– Сто рублей? Пожалуй. Только вы насчет юнкера-то молчок…

Она отправилась в будуар и вынесла Стукину сто рублей. Тот раскланялся, поцеловал еще раз у ней руку и удалился.

Заседание совета директоров «Общества дешевого торгового кредита» было назначено в два часа дня, директор Лавр Петрович Хрустальников явился в половине третьего часа и был первым. Остальные директоры еще не приезжали.

– Сейчас с завтрака из Милютиных лавок, – сказал Хрустальников управляющему. – Генерал Безмятежнов угощал. Вы знаете генерала Безмятежнова? Седой такой, с щетинистыми волосами. Голова белая, а усы накрашены. Он теперь в отставке… Вышел в отставку и открывает мыловаренный завод, и просит у нас ссуду под векселя. Хочет учесть. Векселишки, правда, дрянненькие, но дать надо. Нельзя… Хороший человек… Тем более что и сумма-то небольшая – всего двадцать восемь тысяч. Каким, батюшка, он нас рейнвейном угостил – ах, черт возьми! В рюмки налили – аромат по всей комнате и пошел. Рейнвейн и сигары были хороши. Восторг что такое! Вы знаете, я сам курю дорогие сигары, но это что-то особенное. Спрашиваю его, где он купил, – не говорит. «Это, – говорит, – мой секрет». Лафит был недурен, но лафит я не особенно люблю. Кстати, отчего вы вчера не были в балете, Иван Алексеич?.. Послушайте, ведь это грешно… Первое представление балета – и вас нет. А как эта крошечка Чмигулина отличилась, так просто прелесть! Знаете, такая черненькая букашка-таракашка, на котенка смахивает? Так вот она. Вчера ей в первый раз ответственное па дали… И я вам скажу: это талант… Это большой талант! Со временем это будет звезда большой величины. В самом деле, отчего вы вчера не были в балете? Ведь это варварство!

– Вчера у меня играли в карты. На двух столах винтили, – отвечал управляющий.

– Винт… Что такое винт? Винт можно бы и до другого раза отложить. Нет, это безбожно! А нам так нужны были руки для этой… Ведь какая хорошенькая-то! Свеженькая, бутончик… Мы согласились ее поддержать. Грех вам, грех… – Хрустальников икнул. – Вот это у меня непременно с омара, – прибавил он. – Не могу я омаров есть. Иван Алексеич… не в службу, а в дружбу… велите, голубчик, артельщику подать мне бутылку содовой воды в директорскую.

– Сейчас я распоряжусь.

– Там еще никого нет? – кивнул Хрустальников на директорскую.

– Никого.

– Странно. А я так торопился. Ну да все равно… Вот что, милейший… Я посижу там, в директорской, полчасика, и если никто не соберется, то я уеду. Пусть без меня решают… Мне хочется сделать визит этой крошке! Ведь какая девочка-то! Теперь в ход пойдет. Вчера князь Лопушников ей корзинку цветов… Глазки как угольки… Меня ей представила Марья Николаевна. Она была как-то у Марьи Николаевны… и я там был… Ах да… А ежели зайдет речь о генерале Безмятежнове… он тут подал заявление… то вы скажите всем, что я прошу за него, очень прошу. Ну что там такое! Пустяки… Двадцать восемь тысяч. Так содовой-то водицы, пожалуйста…

Хрустальников направился в директорскую, находящуюся за кабинетом управляющего, а управляющий вышел в помещение конторы. Там он нос с носом столкнулся с конторщиком Стукиным.

– Вы куда? – спросил управляющий Стукина.

– К Лавру Петровичу.

– Нельзя. Он теперь занят важными делами.

– Но ведь и у меня, Иван Алексеевич, важные дела.

Управляющий поднял голову, нахмурился и сказал:

– Вы, кажется, начинаете мудрить. Идите лучше заниматься.

– Помилуйте, Иван Алексеевич, какая же тут мудрость? У меня с Лавром Петровичем дела серьезные. Я насчет того дела покончил с Матильдой Николаевной, они согласны выйти за меня замуж, и вот теперь хочу объявить об этом Лавру Петровичу…