– Ах ты, моя добрая и послушная цыпочка! – проговорил Хрустальников, привлек к себе Матильду Николаевну и поцеловал. – Не смущайся, Стукин, не смущайся, – прибавил он. – Это я на правах отца. Ну, пойдем, пойдем в столовую. А какой, брат, у меня здесь херес, так просто пальчики оближешь! – Хрустальников причмокнул.
Они отправились в столовую.
Глава VI
У невесты за чаем
Хрустальников и Стукин пили чай у Матильды Николаевны. Висевшая с потолка лампа приятным светом озаряла опрятный томпаковый самовар вазочкой, чайный прибор и бутылку хереса на подносе, окруженную рюмками тонкого дорогого хрусталя. Матильда Николаевна разливала чай, Хрустальников сидел по левую руку от нее, глумился над Стукиным, глупо острил и так усердно хохотал, колыхая объемистым брюшком, что то и дело заставлял лаять маленьких собачонок, приютившихся за столом.
– Что это вы сегодня какой-то особенно веселый? – спросила Матильда Николаевна. – Хохочете, как какой-нибудь…
Она не договорила.
– Пообедал, матушка, хорошо пообедал, – отвечал Хрустальников. – Были у меня три нужных человека, так вот с ними…
– То-то я слышу, что от вас так вином пахнет, да и глаза, и язык…
– Выпил, действительно, выпил. А что за беда? У кого совесть чиста, тот может всегда себе дозволить… Правду я говорю, Стукин?
– Совершенно справедливо, Лавр Петрович, – откликнулся Стукин.
– Вот и с ним выпил, с этим одром, – продолжал Хрустальников, указывая на Стукина. – Кажется, выпил? Или не пил?
– Не пили-с. Вы только меня одного попотчевали.
– А не пил, так теперь выпью. Я, брат, тобой не гнушаюсь, ты человек покладистый… Да, три нужных человека пришли к обеду, и один нужный человек – после обеда. Слышишь, Стукин, ведь это я тебя называю нужным-то человеком. Нет, какова честь! Стукин, козявка, – нужный человек для Хрустальникова. Только ты этим не гордись. Ну, давай выпьем хересу перед чаем. – Хрустальников налил три рюмки и чокнулся со Стукиным. – Нет, честь-то, честь-то какая тебе! Директор Хрустальников чокается с тобой, – прибавил он.
– За здоровье Матильды Николаевны, – проговорил Стукин и выпил рюмку залпом.
– Да разве хересом пьют здоровье? Какое же это здоровье хересом! – перебил его Хрустальников. – И выпил залпом, словно водку… Да разве такой херес залпом пьют? Ведь этот херес дороже тебя самого. Его смаковать надо, пить понемножку. Вон англичане пьют даже через соломинку.
– Помилуйте-с… Если за здоровье такой дамы, то чего же жалеть!
– Скажите на милость! «За здоровье такой дамы»… Каков? Ах ты, ерошка! И наконец, как ты смеешь ее дамой называть, если она девица?
– Все равно, за здоровье такой прекрасной девицы дорогого хереса жалеть не следует.
– Да я не жалею, а я только указываю на твое невежество по отношению к тонкостям вкуса. Ведь уничтожил рюмку благородного вина, как свинья апельсин, даже не расчухавши.
– Лавр Петрович… Зачем так? – остановила Хрустальникова Матильда Николаевна.
– Что «Лавр Петрович»! Я дело говорю. Ну, пей еще рюмку, да пей с чувством, с толком, с расстановкой.
– Боюсь… Впрочем, ежели Матильда Николаевна прикажут?
– Пейте, пейте, Стукин, – сказала Матильда Николаевна.
– Тогда уж позвольте ручку в знак согласия.
Матильда Николаевна протянула руку.
– А поцеловать можно? – спросил Стукин и, получив утвердительный ответ, взасос поцеловал руку Матильды Николаевны.
Хрустальников всплеснул руками.
– Каков подлец?! Я от него и не ожидал такой прыти! – воскликнул он. – Да ты, брат Стукин, совсем галантный кавалер и таким манером можешь даже совсем отбить у меня Матильду Николаевну.