Вспоминая теперь этот разговор, Матвей видел, как глубоко прав был Беляев.

Что они вдвоем с дедом Фишкой могли сделать на этих просторах?

Зимовской отлично понимал это. Торговля принесет ему деньги и силу. И тогда народ за кусок хлеба будет без конца ворочать ему землю, а он – набивать карманы золотом. Получится так, как говорил Беляев: один будет богатеть, а сотни и тысячи – гнуть спину и жить в нищете. Юксинская тайга станет вотчиной Зимовского.

Никогда еще Матвей не переживал такого смятения. Может быть, только в эту ночь он первый раз в жизни до конца понял, как дорога для него Юкса и как ненавистен ему Зимовской.

– Народу – не жалко, а вот Зимовскому… – прошептал Матвей и решительно, вслух, произнес: – Не отдам!

– Ты о чем, Матюша? – спросил из темноты дед Фишка.

Давно уже, незамеченный, стоял он возле Матвея. Старику тоже не спалось. Неладно складывалась жизнь на старости лет. Сначала Прибыткин, теперь вот Зимовской…

– Пойдем, дядя, спать. Рассвет скоро, – помедлив с ответом и не удивляясь тому, что старик здесь, проговорил Матвей.

Утром, когда охотники вышли из Балагачевой, Матвей сказал:

– Плохи наши дела, дядя. Видишь, что Зимовской замышляет?

– Бог не допустит этого, Матюша.

Матвей промолчал. В Бога он не особенно верил. Но у деда Фишки Бог был фартовый и кое-когда помогал старику.

На пасеке Матвея ждал Влас, приехавший из города с важной вестью. Матвей увидел его с косогора. Влас сидел подле амбара, и бритая голова его блестела на солнце. Тревожное чувство поднялось в Матвее, когда он подошел к брату.

Влас шагнул навстречу, улыбнулся и заговорил скрипучим голосом:

– Третий день тебя жду. Надо вот так! – Он провел пальцем по кадыку.

– Пошли в дом, – проговорил Матвей, на ходу сбрасывая с плеч мешок с глухарями.

Захар, Агафья и Артемка засуетились возле охотников, оценивая добычу.

Анны дома не было: в день приезда Власа она с Максимкой уехала в Волчьи Норы.

Матвей и дед Фишка опустились на пол у порога, стаскивая промокшие бродни. Влас сел на табуретку, ссутулился, стал сразу меньше.

– Нерадостную весть привез я тебе, Матвей.

Матвей, сдерживая дыхание, взглянул на брата.

– Война, говорят, скоро будет. Да-с.

Кровь отхлынула от потного лица Матвея.

– С кем?

– С японцами. Сказывал верный человек. Нынче зимой пустил я к себе на квартиру тюремного фельдшера Прохоренко. Квартирант исправный, иной месяц вперед платит-с. Так вот он и говорил-с.

– Да брось ты сыкать! Смерть не люблю! Рассказывай о деле, – сердито сказал Матвей.

– Так вот он, Прохоренко-то, – заторопился Влас, – военным фельдшером был, а теперь перевелся в тюрьму. Уверяет, что вот-вот война на Дальнем Востоке начнется. Будто англичане японцам против русских помогать будут.

– Из-за чего же воевать собираются?

Влас втянул голову в плечи.

– Про то одному царю известно…

– Ну пусть один и воюет! – почти крикнул Матвей.

– На кулачках бы цари и схлестнулись, чем народ-то губить, – засмеялся дед Фишка, но, взглянув на Матвея, ставшего вдруг суровым, умолк.

Матвей встал с полу, выбросил бродни и мокрые портянки в сени и босой прошел в передний угол.

– Пропади она пропадом, жизнь такая! Было б за что воевать…

– Лихоманка жизнь, – хмуро заметил дед Фишка, понимая, что дело для Матвея может обернуться очень плохо.

Захар и Агафья вздохнули. Артемка по лавке пробрался за стол к отцу и обнял его за плечи. Мальчик видел, что отец взволнован, и пожалел его.

– Но есть, Матюха, выходец. Тебе можно не ходить на войну, – подымаясь с табуретки, проговорил Влас.

Матвей взглянул на брата.