— В общем, это и был мой последний мужчина, после которого я три года вообще не выносила прикосновения и даже думать не могла о сексе.

Включить мозг. Срочно включить мозг, тут что-то важное говорится.
Ага, вот оно.
Пять лет воздержания, три из них — отвращение к сексу.
Остается еще два…
Вот это уже интереснее.

— С ним все понятно, — сначала голос меня подводит, но я откашливаюсь и продолжаю говорить с оттенком легкого академичного любопытства. — А остальные? Неужели у тебя не было ни одного мужчины, которого ты бы хотела до подгибающихся пальчиков?

Арина поддается моему почти незаметному давлению — я тяну ее к себе, но так медленно, что кажется — это ее собственное решение поставить и второе колено на кровать. Ведь так удобнее.

Она качает головой с весьма огорченным видом.
Нет, ну так не бывает — она настолько идеально сексуальна, что ей не могли попадаться одни криворукие безъязыкие импотенты без фантазии.

Я чуть-чуть ближе подбираюсь к ней, кладу ладони на спину и нажимаю, приглашая расслабиться, опуститься на покрывало, может быть, даже обнять меня.

Она в ответ упирается ладонями мне в плечи и продолжает упорно стоять на коленях, рождая ворох самых непристойных фантазий, которые я обязательно воплощу…
Чуть позже.
Когда эта властная женщина вспомнит, что должна приказать мне ублажать ее.

— Твой первый? — поднимаю бровь. Неужели даже в юности это сокровище не соблазнил хоть кто-нибудь, понимающий, что нужно женщинам?
Арина морщит носик.
Не угадал.

— Мой первый — аспирант в моем институте.
— Почти препод. Это же фетиш почти всех девочек.
— Почти, но не совсем, — отмахивается она. — Он за мной красиво ухаживал, а мне было уже двадцать. Все остальные девчонки давно занимались сексом, я подумала, что и мне пора. Он казался таким надежным…
— Дай угадаю — оказался скучным?

Она только вздыхает.

— И тот, что слово «оргазм» произносил шепотом, конечно, оргазм не умел доставлять? — на всякий случай уточняю я.
— Ты запомнил! — удивляется она, и я отвоевываю еще немного близости. Арина уже почти лежит на мне, хотя все еще держится за мои плечи. — Не умел, ты прав…
— А дальше?

Она задумывается, ее взгляд блуждает где-то под потолком, пока мои ладони сползают ей по крутому склону ей на бедра.
Ее молчание затягивается, и я осторожно касаюсь кончиками пальцев ее живота, веду ими по гладкой и мягкой коже, напряженно всматриваясь в ее лицо, чтобы вовремя сманеврировать.

— На самом деле был один… — говорит она с таким грустным вздохом, что мне становится почти совестно, что я под шумок исполняю свои извращенные желания. Но очень уж меня манит ее животик, просто сил никаких нет.
— Да?.. — подбадриваю я.

Арина вдруг замечает, в какой позе оказалась, но вместо того, чтобы возмутиться — падает на покрывало, вытягивает руки наверх и задумчиво сплетает свои длинные пальцы.

— От его прикосновений мне хотелось плакать, — говорит она очень тихо, но я слышу в ее голосе преддверие слез. — Он обводил языком мое ухо, и я превращалась в сладкую лужицу. Его прикосновения заводили меня моментально.

Так не говорят о самом лучшем любовнике в своей жизни.
Очевидно.
Так говорят о том, кого все еще помнят и… любят?

— Он много пил, много врал, много изменял, — продолжает она, а ее вытянутые вверх руки танцуют медленный чувственный танец. — Кажется, даже воровал у меня деньги. Но я его так любила… Что он мог довести меня до оргазма одним взглядом и одним поцелуем в ухо.

Вопреки логике, жалость к ней — щекочущее ощущение где-то в груди — никак не мешает мне хотеть ее еще сильнее.