Слезы Амалии огорчали меня далеко не всегда. Случалось, я смотрел на плачущую жену даже с явным удовольствием.

Как это было незадолго до нашего разрыва или вскоре после развода – когда она плакала по разным поводам и не всегда из-за меня. Смотрел со злым удовольствием? Возможно. Потому что слезы придают женским лицам особую привлекательность. Ладно, не буду преувеличивать: не всем, конечно, женским лицам, а только некоторым. А вообще, мне не нравится видеть плачущих людей, хотя кое у кого это получается очень эффектно. Я имею в виду чисто эстетическое впечатление. Правда, такая мысль засела у меня в голове после того, как я где-то, не помню где, подобное суждение услышал или прочитал. Я поделился им с Хромым, и он одобрительно похлопал меня по плечу:

– Черт побери, наконец-то слышу от тебя что-то разумное. А то я уже начал беспокоиться.

Время спустя, после нашего с Амалией развода, я столкнулся на улице с ее матерью. Такие встречи с бывшей тещей нельзя было считать неожиданными, поскольку, овдовев, она перебралась жить в район, где находилась ветеринарная клиника, куда я водил Пепу. Старуха хотела пройти мимо, не поздоровавшись. Но я преградил ей путь и спокойно, но решительно спросил, что она против меня имеет. С обиженным видом, не глядя мне в глаза, она заявила, что и она, и ее псориазный муж, царствие ему небесное, считали наш развод с Амалией безусловной победой их дочери. Еще бы! С учетом решения судьи теща имела все основания для подобного вывода. У меня появился соблазн поздравить святошу и сказать: «Ваш внук не был крещен, ваша дочка не верит в Бога, она спит с женщинами и всю жизнь голосовала за социалистов». Но я промолчал. Что я выиграю, с дьявольской жестокостью отомстив старой дуре, которая в свои семьдесят с лишним лет уверена, что после смерти ей уготованы вечное спасение и райские услады?

Значит, ее дочь победила? Ну-ну… Помню, как пресловутая победительница, считавшая освобождение от меня счастьем (есть слова, которые мы никогда не забываем), однажды в воскресенье часов в одиннадцать утра позвонила в домофон и сказала, что нам надо поговорить. «Срочно», – добавила Амалия таким тоном, что я подумал, не сошла ли она с ума. В любом случае моя бывшая была сильно взвинчена. Неужели ей не пришло в голову, что я мог быть не один? Но я был один. На самом деле я всегда был один – даже когда жил с ней, и особенно когда жил с ней.

Клянусь, знай я заранее о визите Амалии, нанял бы какую-нибудь эскортницу и хорошо заплатил бы ей, чтобы изображала мою любовницу. «Познакомься, это Хулия (или Ирина, или Николета). Ты можешь спокойно говорить при ней. У меня от нее секретов нет».

Амалия вошла в прихожую, не дожидаясь приглашения и не чмокнув меня в знак приветствия. Контраст между ее холодностью и восторгом, с каким встретила гостью Пепа, был разительным. Собака с безумной радостью кинулась к Амалии, поставила лапы ей на бедра и подняла морду, пытаясь дотянуться языком до подбородка, губ и шеи. Лицо Амалии исказила гримаса брезгливости. Она резко подняла руки, словно на нее напали грабители, не желая даже дотронуться до собаки и возмущаясь тем, что собака дотронулась до нее. Я же на несколько секунд дольше, чем следовало, наслаждался этим зрелищем и не спешил отогнать Пепу.

Но тут Амалию словно прорвало: она говорила торопливо, размахивала руками и жаловалась, дав волю слезам, которые ее, вне всякого сомнения, красили. Интересно знать, а сдерживала ли она свои эмоции, оставаясь наедине с Тамарой, или Лупитой, или Дженни? Должен признать: бегущие по лицу слезы с разводами туши придавали Амалии неотразимую прелесть, так что, не знай я ее сволочного характера, мог бы в этот миг отчаянно влюбиться.