В считаные секунды «формальности» были решены, данные занесены в реестр, и посетителей перенаправили из приёмной в кабинет хозяйки. Саша, убирая бумажник, шёл следом за Надей, мысленно желая этому офису исчезнуть, сгореть, взорваться, разориться, провалиться в преисподнюю. Плата за визит оказалась нереально высока.

«Пожалуюсь майору, пусть компенсируют из кассы Комитета, а то так по миру пойду, с такими заданиями», – мысленно ворчал он, прекрасно понимая, что другого выхода всё равно не было, а на гонорарах внештатникам начальство не экономит. Тут всё по-честному.

Как уже говорилось выше, офис являл собой пример противоположностей. Если приёмная отличалась единством вкуса, то рабочий кабинет экстрасенса поражал своей нелепостью. Балаган, шапито, будуар, лавка, сарай – ни одно из этих слов по отдельности не подходило для характеристики убранства данного помещения. Скорее в совокупности они бы дали его приблизительное описание. Хотя Александр со свойственной ему мужской прямолинейностью окрестил кабинет Эммы Гордеевны одним ёмким словом – свалка.

С этим было трудно не согласиться, всё помещение было заставлено, завешано или просто завалено таким количеством всяких керамических божков, жаб с монетами, пластиковых храмов, православных крестов, католических распятий, фарфоровых черепов, хрустальных шаров, колод карт, пыльных свитков и прочих сувенирных изделий, что создавалось впечатление, будто их завозили сюда КамАЗами, а раскидывали по углам совковой лопатой.

Дополняло общий дискомфорт обилие текстильных изделий. Шёлковые шторы на окнах и дверях, вязаные покрывала на диванах и креслах, ковры на полу и на стенах, кружевные салфетки, скатерти на столах, комодах и тумбах. Даже абажур над центральным столом являлся не чем иным, как куском аляповатой ткани на грубой проволоке.

Саша покосился на свою знакомую. Надя, судя по её сконфуженному лицу, тоже была не в восторге от такого дизайна. Но тут скрипнула противоположная дверь, раздвинулись бордовые шторы, и в кабинет вошла сама хозяйка офиса. Александру пришлось сделать над собой усилие, чтобы не произнести вслух первое же слово, пришедшее ему на ум при виде такого индивида.

Толстая, неопрятная женщина далеко за сорок, на голове рыжий шиньон, тонна театрального грима, брови нарисованы чёрным маркером, все пальцы в кольцах, на шее ожерелья, цепи, бусы, монисто, на руках десятки разнообразных браслетов. Одета в бесформенное серое платье-балахон, на плечах цыганская шаль, в глазах питерская брезгливость ко всем людям в мире. Как-то, наверное, так…

– Проходите, садитесь, – низким грудным голосом произнесла Эмма Гордеевна.

Ни «здрасте», ни «добрый день», никаких иных приветствий. Пока Саша с Надей осторожно, словно ступали по минному полю, двигались к стоящим у стола креслам, экстрасенс окинула их цепким взглядом. Надежда её, судя по всему, не заинтересовала, а вот Александра она рассматривала особенно тщательно. Наиболее пристальному обзору, на грани неприличия, почему-то подвергся его живот.

– Ну, мужчина, я вас слушаю, – сказала она, когда гости расселись перед столом.

– Простите, но она первая расскажет о своём деле, – ответил Тимохин, кивая на спутницу.

Экстрасенс слегка нахмурилась, снова зачем-то посмотрела на Сашин живот и в каком-то недоумении перевела взгляд на Надю.

– Я вас слушаю, милочка.

Пока та рассказывала свою историю, Саша более внимательно стал всматриваться в убранство комнаты и в саму хозяйку. Он заметил, как экстрасенс буравила его взглядом, и ему это не понравилось. Ибо вот точно так же его осматривали несколько лет назад совсем в другом месте. Память услужливо подбросила ему воспоминание о том знаковом дне…