Злые языки утверждали, что это внебрачная дочь брата императора – великого князя Михаила Павловича, и придворный банкир таким образом помогает прикрыть грех одного из своих главных клиентов. Другие, еще более злые языки поговаривали, что маленькая Надежда Июнева – такую фамилию дали малышке – внебрачная дочь самого Александра Людвиговича. Так это или нет – с определенностью не мог сказать никто. Сам барон, разумеется, молчал, а остальные ничего наверняка не знали. Во всяком случае, Штиглицы растили ее как свою собственную дочь, и Господь вознаградил их.

В год отмены крепостного права Каролина Логиновна (жена Штиглица) почувствовала себя непраздной. Это было настолько невероятно, что супруги сначала не поверили, затем таились, как будто боясь сглазить, а потому не приглашали врачей и вообще никак не оглашали это обстоятельство. Правда, шила в мешке не утаишь, и в обществе поползли слухи о грядущих переменах в семье банкиров. Наконец, в положенный срок пожилая уже роженица разрешилась от бремени, и счастливому отцу подали маленького сморщенного человечка, оглашающего окрестности тонким писком. Казалось, счастью его не будет конца, но через несколько минут ему подали еще одного ребенка, а затем Каролина Логиновна вздрогнула, широко раскрыла глаза и испустила свой последний вздох, выполнив, ценою жизни, свое женское предназначение в этом мире.

Людвиг и Люсия были похожи друг на друга, как только могут быть похожи брат и сестра, а близки – как это бывает только с близнецами. Но если сына старый банкир любил и всячески баловал, то дочку, похоже, считал причиной смерти своей обожаемой супруги и… просто не обращал на нее внимания. Она, разумеется, не голодала и не ходила в обносках, как Золушка, но вся нерастраченная отцом нежность доставалась ее старшему брату. Старшему на семь минут.

– Скажи, Людвиг, как тебе показался этот солдат?

– Какой солдат?

– Тот, что тебя спас.

– А, унтер-офицер Будищев… а почему ты спрашиваешь?

– Людвиг, я задал тебе вопрос.

– Прости, папа. Но я правда не понимаю, что ты хочешь узнать. Унтер как унтер. Георгиевский кавалер. Хотя, конечно, есть в нем некая странность…

– Продолжай, пожалуйста, – поощрил сына старый банкир.

– Он не боялся меня.

– Что?!

– Ну, понимаешь, все нижние чины, когда видят офицера, особенно незнакомого, тут же замыкаются в себе, как улитки, прячущиеся в своих раковинах, поскольку не знают, что от нас можно ожидать. Мне, право, неловко в этом признаваться, но солдаты в нашей армии боятся своих офицеров, и, к сожалению, у них есть на это причины.

– А он, выходит, не боялся?

– Нет. Может быть, он слишком много пережил за прошедшую войну, а может, от природы таков, но он смотрел на меня, как на…

– Равного?

– Нет, папа. Как на пустое место. Как будто он лучше понимал, что и как делать в той ситуации. Нет, не подумай, он вел себя в полном соответствии с уставом, но глядя на него, я ясно понимал, что он – ветеран, а я – желторотый юнец. Наверное, так.

– Жаль, что ты не захотел стать банкиром.

– Папа, мы уже не раз говорили об этом!

– О, Людвиг, я вовсе не порицаю твой выбор! Просто ты умеешь разбираться в людях, а это очень важно в нашей профессии. Не менее важно, чем хорошо считать. Впрочем, считать ты тоже умеешь хорошо. Не зря ведь ты окончил Михайловское училище по первому разряду, да еще и на год раньше своих сверстников.

– Папа!

– Хорошо-хорошо, больше не буду.

– Эти часы для Будищева?

– Да, но, кажется, мой помощник слегка ошибся фирмой. Надо было брать «Брегет».

– Нижнему чину?