– Еще, поди, поцелуешь покойницу?

– А как же…

– Верный способ заразиться!

Услышав уверенные речи нового знакомого, Стеша задумалась. Заболеть чахоткой ей никак не хотелось, но и не пойти казалось не по-людски. Но Дмитрий говорил так убедительно, к тому же он был грамотный. Отец сказал, что даже служил писарем, а такие люди многое знают и зря говорить не станут.

– Спасибо тебе, красавица, вкусно готовишь! – похвалил ее покончивший с кашей Будищев. – За водку не ругаешь, домашние дела делаешь, да еще и помощи не просишь… если так дело пойдет, я к тебе точно посватаюсь!

– Это вряд ли, – лукаво усмехнулась зардевшаяся девушка.

– Почему?

– Так отец велел говорить, будто ты ему племянник, а двоюродных батюшка венчать не будет! – звонко рассмеялась девушка, показав ровные белоснежные зубки.

– Хозяева! – раздался чей-то голос за калиткой.

– Кто там? – выглянула наружу Стеша.

– Это я, Семка!

– А, женишок! Чего встал, заходи в дом скорее!

Раздался шум шагов, и на пороге появился взлохмаченный мальчишка лет двенадцати. Сняв треух с вихрастой головы, он перекрестился на иконы и затараторил:

– Господин Барановский, Владимир Степаныч, велели вашему постояльцу собираться побыстрее и беспременно быть на заводе. Дело какое-то у них. Только велели, чтобы вы в форму оделись!

– Какую такую форму? – удивилась Стеша.

– Не знаю, – пожал плечами мальчишка. – Мне что велено, то и передал!

– Сейчас буду, – прервал их Будищев. – Только переоденусь.

– Ты, поди, есть хочешь? – спросила девушка Семку, пока постоялец скрылся за занавеской.

Тот вздумал было отказаться, но предательская слюна стала так обильно выделяться от запаха пищи, что паренек, несколько раз сглотнув, не выдержал и кивнул. Радушная хозяйка тут же наложила и ему полную миску рассыпчатой каши и пододвинула краюху хлеба.

– Отрежь колбасы жениху, – усмехнулся Дмитрий, услышав, как тот яростно скребет ложкой. – Видать, голодный.

Стеша, не переча, достала из принесенного им свертка кольцо колбасы и, отхватив ножом небольшой кусочек, подвинула его мальчишке.

– Ишь ты, – удивился тот, – господская еда!

– Жуй, пока не отняли, – усмехнулся молодой человек, выходя на средину комнаты.

– Охти мне! – всплеснула руками девушка, уставившись на надевшего военную форму постояльца.

Семка от удивления тоже бросил жевать и во все глаза смотрел на темно-зеленый, почти черный мундир с синими петлицами, блестящие унтерские басоны[11] на красных погонах с цифрами – 138, но самое главное, на звенящий ряд полного банта Георгиевских крестов и светло-бронзовую медаль за турецкую войну.

– Ишь ты! – только и смог выговорить мальчишка, глядя на все это великолепие.

– Варежку закрой, а то простынешь! – подмигнул ему Дмитрий, старательно начищая бархоткой орла на пряжке ремня.

Лежавшая на дне сундука форма немного примялась на местах сгиба, а просить погладить было неловко, но Будищев и без того выглядел в глазах Семки и Стеши просто ослепительно. Затаив дыхание, наблюдали они за его движениями, пока тот чистил бляху и сапоги. После чего он, водрузив на голову кепи с синим околышем, тщательно выровнял его козырек и обвел притихших подростков веселым взглядом. Сунув руку в карман, унтер-офицер вытащил маленькую, блестящую лаком коробочку и с легким щелчком открыл крышку. В воздухе ощутимо поплыл сладкий запах ванили.

– Держите, – протянул он детям по кусочку какой-то сладости, белой от покрывшей ее сахарной пудры.

– Что это? – почти простонал Семка, мгновенно проглотивший угощение.

– Рахат-лукум, – пояснил Дмитрий. – Турецкая сласть. С войны немного осталось.