– Что, простите? – выпучил глаза Всеволод.

– Ничего, вали отсюда, – с досадой отвернулся от соседа Дмитрий, давая понять, что разговор окончен.

– Как валить?

– Отстань, придурок!

Тот на какое-то время замолк, очевидно, обидевшись, но затем любопытство все-таки взяло верх, и он опять шепотом спросил:

– А зачем вам проволока?

В этот момент с ужасным скрипом отворилась тяжелая дверь, и на пороге показался Лука. При виде его даже совершенно невменяемые душевнобольные как-то съежились, а бывший учитель просто сделал вид, что его здесь нет.

– Выходи! – велел он, глядя на Дмитрия.

– Куда это?

– Не кудахтай, а делай, что велено! Их благородие дохтур тебя требуют.

Спорить с дворником не хотелось, да и было бессмысленно. За то время, что найденный на болоте провел в больнице, он успел понять, что Лука с больными не церемонится, без стеснения пуская в ход кулаки, а заступиться за них было некому. Поэтому он быстро поднялся и, запахнув на груди серый халат, вышел из палаты. Подождав, пока провожатый закроет дверь, Дмитрий снова бросил беглый взгляд на замки. Их было два: один, врезанный в массивную дубовую дверь, выглядел не очень надежным, а второй вешался в петли только на ночь. Было бы у него пару кусков проволоки, можно было бы попытаться открыть. Главное, чтобы психи шум не подняли, как этот Всеволод.

Вообще, в том, что угодил в местную палату номер шесть, Дмитрий был виноват сам. Когда его вытащили из болота, он был в такой эйфории, что совершенно перестал соображать. Увидев диковинную форму, начал расспрашивать, какое кино тут снимают. Затем, сообразив, что это не киношники, впал в истерику и, давясь от нервного смеха, стал кричать им, что этого не может быть, что они все давно умерли, и, как и следовало ожидать, его потащили к врачу. Уже оказавшись в больнице, он успокоился и начал понимать, что все это взаправду. Во-первых, везли его связанным в телеге, запряженной самой настоящей лошадью. Во-вторых, в больнице не было электричества. Перед входом тускло горел какой-то непонятный фонарь, как потом он узнал – газовый. А кабинет человека, которого он про себя окрестил главврачом, и вовсе освещался свечами. Все это было настолько дико, что все, что он смог – это отвечать на все вопросы: «Не помню». Кажется, доктор, которого все называли чудным именем Модест Давыдович, ему поверил. К тому же он явно был в контрах с полицией и совершенно не считал необходимым это скрывать. С новым пациентом он, впрочем, был почти вежлив. «Смотрите сюда. Дышите. Не дышите. А не помните ли, сколько в фунте золотников? А не знаете ли, сколько аршин в сажени?[4]» Разумеется, он отвечал, что ничего не помнит и не знает.

– Вот, ваши благородия, доставил! – гаркнул отставник, втолкнув своего подопечного в кабинет Батовского.

Тот запнулся и едва не упал, но, вовремя схваченный могучей рукой дворника, устоял и с досадой увидел перед собой того самого полицейского, которому кричал, что тот уже умер.

– Благодарю, Лука, – поблагодарил Модест Давыдович своего подчиненного, – можешь отпустить пациента, он нам ничего худого не сделает. Не правда ли? Впрочем, покуда далеко не уходи.

– Конечно, господин дохтур, нешто я службу не знаю!

Взгляды членов комиссии скрестились на доставленном, как острия шпаг. Одни смотрели с любопытством, другие равнодушно, третьи подозрительно. Не было лишь сочувствующих. Тот тоже не без интереса оглядел присутствующих, потом повел взглядом вокруг и, сообразив, что стула для него не приготовили, еле заметно пожал плечами.