– Вам было пять лет, у вас была амнезия от долгого пребывания в холодной воде и общего шока, – продолжал Барро. – Амнезия не прошла, да и собственно, много ли помнит такая кроха?.. Хорошо, что Давид достал портреты Эгона и Розы. Это он молодец. А Роза была чертовски хороша собой. Только склонна к полноте. Вечно сидела на диете. «Ах, мальчики, не надо при мне про спагетти…»

Мария отступила на шаг. Ей хотелось убежать. И опять было холодно, очень холодно.

– Да и Эгон был видный мужчина, – сказал Барро. – Ранняя лысина даже шла ему. Он превратил свой недостаток в элемент стиля, а это, согласитесь, не каждому дано.

– Чего вам надо? – спросила Мария срывающимся голосом. – Зачем вы здесь?

– Говорю же, у меня поручение деликатного свойства. Видите ли, тринадцать лет назад вы потеряли это, – Барро поднял руку, между пальцами что-то блеснуло. – И я сейчас должен решить, отдать вам эту вещицу или…

«Чип», – хотела сказать Мария, но голос окончательно сел, и она только страдальчески всхлипнула. К глазам подступали слезы. Держась со всем возможным достоинством, Мария откашлялась и отступила еще на шаг. Потом еще. Это казалось правильным.

Барро не трогался с места.

– А что если я вызову охрану? – сказала Мария задумчиво. – Они заберут эту штуку, а вас отправят туда, откуда вы пришли.

– Вызывайте, – равнодушно ответил Барро. – Я человек деловой, работаю за деньги, жизнь моя бедна развлечениями. Тревожная кнопка у вас в правом кармане, жмите без церемоний, буду только рад. Давно не стрелял по движущимся целям.

– Вы наемный убийца?! – выдохнула Мария.

– А чего вы сразу так обрадовались?

– Кто? Я?!

– Ну да. Вы бы себя видели. Между прочим, в работе наемного убийцы романтики ни на грош, и люди в эту профессию идут скучные. Трезвый расчет, скрупулезность, дотошность на грани педантизма. Никогда они мне не нравились. И вам не понравятся, честное слово. Вот, к примеру, как вам Давид?

– Я очень люблю дядю Давида, – сообщила Мария надменно.

– И он вас тоже очень любит. Но согласитесь, он же невыносимо скучный человек.

– Ну… – Мария опустила глаза и принялась рассматривать узорчатые плиты набережной. Она их сама выбирала, дяде Давиду такое доверить нельзя. Если честно, все поместье было выстроено по ее проекту, Давид только кивал и соглашался. Повезло, что тетя Сара такая лапочка и принимает дизайнерский талант Марии как нечто само собой разумеющееся. Другая бы убила просто из ревности.

– А вы, значит, не скучный, – сказала Мария, нервно поглаживая тревожную кнопку в правом кармане. – И кто вы тогда?

– Свободный художник. А ваш отец называл себя писателем-профессионалом. И всегда добавлял: дорого. Шутник был.

– А мама?

Барро помедлил с ответом. Сделал пару шагов, подойдя к Марии вплотную. Она не отодвинулась. Барро стоял так близко, что она чувствовала его дыхание на своем лице. Было очень страшно и… хотелось еще.

– Я смотрю на вас и жалею, что ваша мама была не такая… – сказал он наконец.

– А какая я? – спросила Мария, задыхаясь.

Ноги у нее подкашивались, внутри все горело. Она чувствовала себя так, словно ей только что отменили смертный приговор. Хотелось прыгать до неба и спать одновременно. Еще трахаться. Да хоть вот с этим негодяем – повалить и изнасиловать. А потом убить за все, что он с ней сделал. Это ведь он ее изнасиловал ментально. Выжал как губку. Кто он, черт побери?!

– …И даже жалею, что я старше вас на тридцать лет. Впрочем, это безумие. Вы дочь Эгона. Все равно, что хотеть собственную дочь.

– Так какая я? – спросила Мария.