– Дай только рот прополощу.

Только я склонилась над тазиком и стала плескать в лицо холодную воду, как в дверь постучали. Очевидно, слуга, которого мы послали в наш парижский дом за сменой одежды.

Но, к моему удивлению, то оказался придворный с запиской. Нас приглашали на ланч.

– Его величество обедает сегодня с английскими аристократами, – объяснил он, – они только что прибыли в Париж. А перед тем решил пригласить на ланч видных английских торговцев, его высочество герцога и нескольких его соотечественников. И кто-то подсказал его величеству, что ваша супруга – англичанка, настоящая английская леди, а потому он просит быть также и вас.

– Хорошо, – ответил Джейми, бросив на меня быстрый взгляд. – Можете передать его величеству, что мы почтем за честь.

Вскоре после этого приехал Мурта, как всегда мрачный и сосредоточенный, с огромным свертком одежды и моей аптечкой, которую я тоже просила доставить. Джейми отвел его в гостиную, где начал отдавать различные деловые распоряжения, я же тем временем торопливо переоделась в свежее белье и платье, впервые пожалев о том, что отказалась от услуг горничной. После ночи, проведенной в объятиях огромного промокшего шотландца, волосы мои были в страшном беспорядке – пряди торчали в разные стороны, и укротить их с помощью лишь расчески и щетки казалось невозможным.

Наконец я кое-как привела голову в порядок и появилась на пороге, раскрасневшаяся и сердитая от усилий. Джейми, глянув на меня, пробормотал что-то насчет ежей, но я в ответ обожгла его таким укоризненным взором, что у него хватило ума не продолжать.

Прогулка среди террас и фонтанов дворцового сада значительно улучшила мое самочувствие. Листва на большинстве деревьев еще не распустилась, но день для конца марта выдался на удивление теплым, а набухающие на ветках почки пахли свежо и пряно. Казалось, было слышно, как бегут соки в стволах высоких каштанов и тополей, обрамляющих тропинки и скрывающих под сенью своих ветвей мраморные статуи.

Я прошла мимо статуи полуодетого мужчины с виноградной гроздью в кудрях и поднесенной к губам флейтой. Огромный козел с шелковистой шерстью жадно тянулся к другим гроздьям, спадающим с мраморных складок плаща.

– Кто это? – спросила я. – Пан?[18]

Джейми усмехнулся и покачал головой. На нем был старый килт и старый камзол. Но даже в этом одеянии он был куда красивее разодетых в пух и прах придворных, проходивших мимо нас щебечущими группками.

– Нет. Статуя Пана здесь тоже, кажется, есть, но это не он. Это один из четырех соков человека.

– Соков? – удивилась я. – Пожалуй… Во всяком случае, выглядит он довольно сочным.

Я покосилась на виноград.

Джейми улыбнулся:

– Да не в этом смысле! Ты ведь вроде бы врач, англичаночка! Должна знать. Неужели ничего не слышала о четырех соках, из которых состоит организм человека? Вот это Кровь. – Он указал на мужчину, играющего на флейте, потом махнул рукой по другую сторону аллеи. – А это Меланхолия.

Высокий человек в некоем подобии тоги держал в руке раскрытую книгу.

– А вон там, – Джейми указал вперед, – там Желчь.

Голый мускулистый молодой человек сердито и без всякого сожаления взирал на мраморного льва, готового вцепиться зубами ему в ногу.

– А вот это Флегма.

– Неужели?

Флегма, бородатый джентльмен в шляпе, стоял, скрестив руки на груди, у ног его сидела черепаха.

– Гм…

– А что, врачам в ваши времена не объясняли, что такое соки?

– Нет, – ответила я. – Вместо этого нам объясняли, что такое микробы.

– Вот как? Микробы… – тихо пробормотал он, словно пробуя слово на вкус, перекатывая его на кончике языка с характерным шотландским рыком, отчего оно приобрело уже совсем зловещее звучание. – Мик-р-р-робы! А на что они похожи, эти микробы?