– А ты, я смотрю, отлично здесь время проводил, – послышался за спиной голос шефа.

Он только что вышел из машины и с любопытством разглядывал бушующего старика.

– К сожалению, любезнейший, – обратился шеф к Кирычу, – уйти этот паразит не может. У нас назначена встреча с магистром Савельевым. Идем, Шевцов.

– Зачем? – тихо поинтересовался шеф, пока они шагали по дорожке к дверям особняка.

Макс пожал плечами:

– Да скучный какой-то выпускной был.

– Утки-то хоть пустые были?

– Кхм… нет.

Шеф только вздохнул:

– Думаешь, после этого он захочет тебе помогать?

– Может, забыл уже. Столько лет прошло.

– Ну-ну.

Магистр встретил их в своем кабинете. В том самом,  в котором Макса в четырнадцать лет оставил отец, и в который потом его вызывали чаще, чем неотложку сердечнику. Если бы не тот факт, что Макс был потомственным стражем, скорее всего его бы выперли из школы уже после второго курса. Как раз тогда он неожиданно для себя обнаружил, что у однокурсниц уже выросла грудь, а шкафчик со спиртом в лазарете можно открыть обычной скрепкой.

– Добрый день, магистр, – приветствовал шеф директора школы.

– Здравствуйте-здравствуйте, дорогой Михаил Борисович, рад вас видеть, – Савельев поднялся из кресла, пожал руку Кучеру и перевел глаза на Шевцова. – Здравствуй, Максим. Повзрослел, или мне кажется?

– Добрый день, Юрий Данилович, – Макс нацепил свою самую нахальную улыбку и тоже протянул магистру руку. Тот усмехнулся, но руку пожал.

Он совсем не изменился за те семь лет, что прошли с момента окончания Максом школы. Все такой же высокий и очень худой, с длинными, всегда собранными в хвост, волосами, в безукоризненно сидящем костюме. Серьезный и представительный. За свою патологическую любовь к порядку и неукоснительному соблюдению правил Савельев был прозван студентами Юрием Душниловичем или просто Душнилой.

По правде говоря, Душнила Максу всегда нравился, и о своей выходке с загаженными утками он пожалел сразу, как смог о ней вспомнить. То есть только через два дня, когда проснулся в номере гостиницы в компании двух своих приятелей, таких же обормотов, и каких-то левых девиц.

Савельев, как и Шевцов, свой дар унаследовал от предков, и, надо сказать,  владел им виртуозно. Пожалуй, только на его практических занятиях Макс всегда был предельно собран и внимателен.

– Так что случилось, Михаил Борисович? По телефону вы отказались озвучить причины, по которым решили сюда наведаться. Я вас внимательно слушаю.

– Дело в том, Юрий Данилович, что у нас возникли некоторые проблемы, – осторожно начал шеф.

– У вас – это у агентства или конкретно у Максима Шевцова? – Савельев прищурился.

– И то, и другое, Юрий Данилович. Я сейчас постараюсь коротко объяснить, в чем дело.

Пока Кучер рассказывал историю Арзакова и его чужаков, Макс глазел по сторонам. Почему-то вспомнился тот день, когда в этом кабинете он последний раз разговаривал со своим отцом. Ну, как разговаривал… Говорил больше отец. Точнее, орал на Макса так, что секретарше Савельева пришлось принести Шевцову-старшему стакан воды, когда тот окончательно сорвал голос. Дебил, пьянь, позор семьи – это если округлить. С того дня они с отцом больше не виделись. Домой Макс так и не вернулся. Устроился в “Аргус-групп”, снял квартиру недалеко от набережной и сменил номер телефона.

– Макс? Ты слышишь меня? – вывел его из задумчивости голос Кучера.

– Что? Простите…

– Я говорю, что за личные счеты у тебя с Бандерлогом? И почему я об этом ничего не знаю?

Ах, ты ж черт! Душнила, ну кто тебя за язык тянул?

– Это у него со мной счеты, а не у меня с ним, – ухмыльнулся Макс.