– Я никогда не скажу ничего дурного про Нилла, ты это прекрасно знаешь, – сказала Шилес. – И перестань винить его за то, что он поступил с тобой так, как был должен.

– Значит, ты про Йена, да? – уточнил Пейтон.

– Отказываюсь понимать, почему тебя это так развеселило, – отрезала она.

Несмотря на собственную злость, Шилес с удовольствием отметила прежний блеск в его глазах.

– Что такого он успел натворить?

Она не стала говорить, что Йен не считает нужным признать ее или их брак – у нее была своя гордость! – поэтому завела речь о его последних проступках.

– Йен не хочет заниматься ни хлебом, ни домашним скотом. – Она скрестила руки на груди. Сейчас за все должен отвечать Йен, и ему пора научиться этому.

– Йена растили воином, а не крестьянином. У него есть более важные задачи. – Пейтон сурово посмотрел на нее. – Я рассказал ему, как этот дьявол завладел замком Нок.

Шилес промолчала, понимая, что потеря ее замка – это незаживающая рана на гордости Пейтона, да и всего клана. В течение пяти лет ее отчим ждал удобного момента и дождался, когда после Флоддена Макдональды ослабели.

Поставив тарелку на поднос, Пейтон откинулся на подушки. По лицу разлилась бледность.

– Если тебе от этого станет легче, могу сказать, что теперь за моим отчимом будет охотиться привидение замка Нок. – Шилес подмигнула Пейтону. – Сомневаюсь, что Зеленая леди даст ему спокойно выспаться хоть одной ночью.

– Как жаль, что твое привидение не носит кинжала, – устало произнес он.

– Хочешь, я расскажу тебе, как оно предупредило меня, чтобы я бежала из замка в тот день?

– Да, девочка, расскажи. – Пейтон закрыл глаза и заснул, не успела она дойти до середины той старой истории. Ей было больно видеть, что великий человек может быть таким слабым.

Его руки, покоившиеся поверх одеяла, были отмечены шрамами, и у каждого из них имелась своя история. Шилес помнила, как ласково поддерживали ее эти руки в то утро, когда их с Йеном нашли спящими в лесу. Стараясь не разбудить старого вояку, Шилес взяла его за руку и подержала в своих руках.

Пейтону становилось лучше день ото дня. Скоро ей можно будет уйти из этого дома. Так будет лучше для Йена. И для всех.

Но она боялась, что, уйдя от них, ей постоянно, как Пейтону ноги, будет не хватать оставленной здесь части самой себя.

Стоя в дверях, Йен наблюдал за Шилес. Это опять была новая Шилес – чистая, опрятная, тщательно причесанная, в темно-зеленом платье – и такая красивая, что захватывало дух. Должно быть, она вымылась в лохани на кухне, потому что щеки ее еще розовели, а заколотые по бокам лица кудри были слегка влажными.

Ему показалось странным, что отец позволил ей держать себя за руку, как ребенка. Потом понял, что старик спит. Хотя Йен был осторожен и старался не шуметь, Шилес почувствовала его присутствие и обернулась. Сегодня ее глаза казались такими же темно-зелеными, как платье, и блестели, словно от сдерживаемых слез.

– Мать просила передать, что обед на столе, – понизив голос, сказал он. – У тебя все в порядке?

Шилес кивнула, забрала поднос и поднялась. Когда Йен отступил в сторону, пропуская ее, она предупредила:

– Он еще слаб. Пусть спит, ему нужно ложиться пораньше.

Шилес была явно добра ко всей его семье, кроме него.

– Отец хотел поговорить, – возразил Йен. – Мне кажется, ему от этого станет только лучше.

– Может, ты и прав, – вздохнула она. – Просто будь повнимательнее с ним.

Йен следил взглядом за этими провокационными покачиваниями бедер, пока Шилес не скрылась на кухне.

Он продолжал следить за ней и во время обеда. С этими пухлыми губками ее рот был просто создан для поцелуев. Каждый раз, когда она складывала губы, чтобы подуть на ложку, его сердце как-то странно замирало в груди. Но не только сердце откликалось на нее. В полной мере заявляя о себе, его мужское естество становилось во фрунт, что твой английский солдат.