Властитель правоверных, ньок-тенгер Эргез, упражнялся со священным клинком, унаследованным от самого Аттилы. В голову неотвязно лезли недавние события в звездной колеснице чужаков, посланцев Ноллана. Один взмах отточенной стали, и отсеченная голова того, кто еще совсем недавно правил неохватными землями, быть может, половиной мира, ненужным хламом свалилась к его ногам.

Но суть не в этом: все эти годы лишь один этот взмах отделял его от могущества почти беспредельного, от власти, которой не смеет противиться ни один смертный. «А если дерзнет, – Эргез крутанул запястье, и блистающее острие быстрокрылым стрижом очертило дугу перед глазами замершего Арслана, командира Несокрушимых, – пусть страшится. Он допущен к правителю так близко, что может задумать недоброе.

Любой может задумать недоброе, даже самый верный. А стало быть, пусть знает и помнит, какой скорой может быть расплата за коварный умысел. Пусть думает, что Пророк доверяет своему рабу, что он вручил ему нити чужих судеб. И мелькающее в руках стальное острие легко может пресечь любую из них. – Он скользнул к столбу из свернутых в тугой рулон циновок. Взмах, еще взмах – и столб рассыпался на три части, завалился, точь-в‑точь мертвое тело. – Вот что будет с дерзнувшим! С любым, кто осмелится встать на его пути!»

– Ты принес новости? – Эргез вернул отточенный шамшир в ножны.

– Да, высокий господин.

Эргез любезно кивнул.

– Тимур прислал голубя?

Начальник стражи потупил взор, будто не Тимур, а сам он обязан был выслать птицу с запиской.

– Быть может, кто-то сбил его, – вместо ответа предположил он. – Или его перехватил голодный чеглок.

– Сейчас нет похода, и никто не выпускает чеглоков. Впрочем, есть еще голодные ястребы… Но мне представляется более вероятным, что это отступник Атиль вновь предал веру, предал народ свой и заманил моих людей в засаду! – гневно перебил владыка.

– Но у противника слишком мало сил, чтобы организовать засаду.

– Так и есть. Если этот Лешага не получил подкрепления неведомо откуда, сил у него почти нет. Но ты недооцениваешь его. Да и Атиля тоже.

Возможно, он за годы изгнания позабыл мою рабыню и ее выродка. Быть может, стоит прикончить их? К чему кормить нахлебников?

Эргез устремил испытующий взгляд на приближенного. Жену Атиля, Чандру, знал всякий при походном дворе властителя правоверных. Не так уж много иноверцев было допущено пред очи того, кого сам Пророк некогда поставил наместником за Срединным хребтом.

Сперва ей здесь пришлось очень тяжко. Неслыханная дерзость – почитая ложных богов, позволить себе стать женой сына наместника Крыши Мира! Теперь лишь самые черные работы были ее уделом и место на псарне – жилищем.

Но, говорят, время обтесывает даже клыки гранитных скал. Постепенно ее поклонение каменным богам стало забываться, вернее, оно как-то перестало привлекать внимание, точно монотонный шум далекого водопада. А вот то, что эта тихая женщина, большеглазая и гибкая, как речной тростник, добра и готова без всякой корысти помочь любому, будь то воин или последняя собака, – об этом теперь знали все.

Никто не дарил ей разноцветных тканей или украшений, найденных в Бунках, не угощал свежей дичью, но сейчас, когда Эргез недвусмысленно изъявил желание убить незаметную рабыню, сердце Арслана отчего-то кольнула жалость. Он и сам удивился. Пожалуй, никогда прежде ему не случалось беспокоиться о судьбе чужака, а уж тем более иноверца.

– Бывает еще: встречный ветер заставляет птиц сбиваться с пути, – желая выиграть хоть немного времени, пробормотал он. – Надо подождать. Может, Тимур пришлет другого голубя вечером. А если сегодня казнить женщину Атиля, больше не останется наживки. Если потом окажется, что в задержке виноват какой-нибудь стрелок или вовсе непогода, ее не оживишь, а он может сорваться с крючка.