Ра­зу­мов­ский тя­же­ло вздох­нул.

– Осу­ж­да­ешь ме­ня?

Столь не­ожи­дан­ный во­прос не­мно­го оза­да­чил ме­ня.

– Нет, – ис­крен­не от­ве­тил я. – За что мне вас осу­ж­дать, Вик­тор Ар­кадь­е­вич? Вы все­гда бы­ли прин­ци­пи­аль­ным, че­ст­ным со­труд­ни­ком. Я вам бла­го­да­рен. Вы ме­ня мно­го­му нау­чи­ли. Все­гда бы­ли для ме­ня при­ме­ром.

Ра­зу­мов­ский ед­ва за­мет­но улыб­нул­ся.

– Пре­кра­ти, Ро­ман. По­ща­ди мой ин­тел­лект. Я же быв­ший опе­ра­тив­ник убой­но­го от­де­ла. Как ни­кто иной знаю, что го­во­рят и за ко­го счи­таю со­труд­ни­ков ОСБ.

Упор­но про­мол­чал. Что я мог воз­ра­зить Вик­то­ру Ар­кадь­е­ви­чу?

– Ро­ма, – скре­стив паль­цы, Ра­зу­мов­ский опус­тил их на стол и нерв­но по­сту­чал ру­ка­ми по по­верх­но­сти, – идёт страш­ная, ци­нич­ная иг­ра. И ты в этой иг­ре за­ни­ма­ешь клю­че­вую роль.

– Прав­да, – иро­нич­но про­тру­бил. – И что за иг­ра? Я пред­по­чи­таю биль­ярд.

Вик­тор Ар­кадь­е­вич звон­ко цок­нул язы­ком и от­ри­ца­тель­но по­мо­тал го­ло­вой.

– Нет, друг мой, иг­рать мы бу­дем в шах­ма­ты. И иг­ра бу­дет не на жизнь, а на смерть, – в его гла­зах вспых­ну­ла не­объ­яс­ни­мая тре­во­га. – Я из-за те­бя вос­ста­но­вил­ся в ор­га­нах и за­нял это ме­сто. Ты слиш­ком у мно­гих вы­зы­ва­ешь чув­ст­во опас­но­сти. А в на­шей сис­те­ме не лю­бят пре­бы­вать в стрес­со­вой си­туа­ции. Ты слиш­ком опа­сен. Не­пред­ска­зу­ем. У те­бя очень ма­ло дру­зей и ог­ром­ное ко­ли­че­ст­во не­дру­гов.

Жизнь во­об­ще шту­ка не­пред­ска­зуе­мая, это толь­ко в кино всё по сце­на­рию.

– Од­на из радостей жизни – это её не­пред­ска­зуе­мость, – хо­лод­но про­го­во­рил в от­вет. – Со­че­та­ние не­пред­ска­зуе­мо­сти и на­дёжно­сти — это ред­кое и прекрасное со­че­та­ние.

Ра­зу­мов­ский яв­но не под­дер­жи­вал моё шут­ли­вое на­строе­ние.

– Невероятный слу­чай. Пред­ска­за­тель­ни­цу сбил не­пред­ска­зуе­мый во­ди­тель. «Луч­ший фех­то­валь­щик на све­те не дол­жен опа­сать­ся вто­ро­го луч­ше­го фех­то­валь­щи­ка; нет, бо­ять­ся нуж­но не­ве­ж­ды, ко­то­рый ни ра­зу не дер­жал шпа­ги в ру­ках; он де­ла­ет не то, че­го от не­го ожи­да­ют, и по­это­му зна­ток пе­ред ним бес­по­мо­щен», – Вик­тор Ар­кадь­е­вич от­решённо при­под­нял гла­за. – Все мы под бо­гом хо­дим. Не­из­вест­но что с на­ми про­изой­дёт, но ты же как буд­то б спе­ци­аль­но про­во­ци­ру­ешь судь­бу.

Не­мно­го на­кло­нил­ся вперёд.

– Ро­ма, при­знай­ся, ты при­час­тен к аре­сту Язо­ва? – Его прон­зи­тель­ные гла­за це­ле­уст­ре­ми­лись на ме­ня.

– При­час­тен, – как не в чём не бы­ва­ло при­знал­ся. – При­сут­ст­во­вал при обы­ске. У не­го изъ­я­ли кин­жал со сле­да­ми кро­ви.

Ра­зу­мов­ский не сво­дил с ме­ня тре­бо­ва­тель­но­го взгля­да, су­ет­ли­во его паль­цы по­сту­ки­ва­ли по по­верх­но­сти сто­ла.

– Ро­ма, я те­бе не спра­ши­вал про обыск. Мне на­до знать, ты ли под­ста­вил Язо­ва? Ду­ра­ку по­нят­но, что его под­ста­ви­ли, при­чём сде­ла­ли это очень изо­щрённо и в то­же с юве­лир­ной точ­но­стью. По­пасть к не­му в ка­би­нет, а уж тем бо­лее про­ник­нуть в сейф про­сто не­воз­мож­но, – гром­ко про­ба­сил муж­чи­на. – Ро­ма, очень на­де­юсь, что ты не­при­час­тен…