– Филипп, мальчик с таким трудом похудел, может, не надо…

– А с чего он худеть надумал? Чем ему живот мешал? – Филипп потрепал сына по щеке. – Что это за вид? Щеки худые… Сидеть за виолончелью можно и с животом. Живот – это жизнь, ты не знал?

– Знал, батя.

– Вот. Так что я своего живота не стесняюсь, это естественно и хорошо. Вон у меня какой живот! Живот – это что?

– Жизнь, – проговорил Митя с набитым ртом.

– Ешь, осталось еще полтарелки. Пока не съешь, играть не пойдешь. А играть тебе сегодня четыре часа. Вчера играл два. А мы играем по три часа в день. Это покуда учебный год не окончился. Летом по пять будешь играть. Я – сказал.

Митя кивнул.

– Давай, жена, чаю. Убери это! – Филипп легким щелчком вышиб из рук Мити кусочек хлеба, который тот машинально крутил, слепя из мякиша за минуту изящную фигурку. – Что это за урод? – Филипп поднял фигурку, покрутил, прищурясь, бросил на стол и одним движением кулака размял ее в лепешку. – И так будет со всем, что ты слепишь. Не получается у тебя лепить, сынок, понимаешь? Не твое это. Просыпаешься утром – на полочку посмотрел, на уродцев, которых ты налепил в прошлом году, – специально не выбрасываю, чтобы сына мой каждое утро вспоминал: «Я – бездарен!»

Марьяна молча обернулась на мужа, но ничего не сказала.

– Что ты на меня смотришь?! – тем не менее взвился Филипп. – Что? Бездарен он как скульптор… Да и вообще – какой скульптор! Что за слово? С чего это Митрофан наш – и скульптор? Руки у него шаловливые! Бью-бью, никак не отобью!

– А что такого, – Митя понимал, что сейчас совсем не время говорить об этом, но он так давно хотел у отца спросить, – если у меня… просто хобби такое будет… бать, а? Просто хобби…

– Хобби?! – заорал Филипп, и на лбу у него мгновенно вспухли неровные вены.

– Отец, отец… – заторопилась Марьяна. – Успокойся, тебе нельзя так волноваться… Митя, ну зачем ты…

– Хобби он захотел! Слово-то какое нашел! Смотрите-ка на него! Выполз змеёй, гаденыш, придумал! Да сдохло твое искусство! Нет никакого искусства у нас в стране, понимаешь! Никому ничего не нужно! Бабки только нужны! Есть бабло – нет бабла – вот тебе и все искусство. Лепи не лепи! Тем более что у тебя – ни-че-го не получается, ты понял? Ничего! Твое дело – виолончель! Слишком ты поздно это понял, профукал столько лет в музыкальной школе, протрындел, но – мы – наверстаем! Всё, с сегодняшнего дня – по четыре часа! Не дожидаясь лета! А летом – по семь!!!

– Филипп… Батя… – одновременно ахнули жена и сын.

– Я – сказал! Пока – по четыре!!! Потом по семь!!! Буду сидеть рядом с тобой! Моцарта отец привязывал к табуретке! И что из него получилось? А?! Не слышу ответа! – Филипп резко повернул к себе лицо мальчика. – Ответа не слышу!!! Что из него получилось?

– Моцарт получился…

– Во-от!!! Из тебя тоже получится гений! Я все для этого сделаю! Рядом все четыре часа буду сидеть! Не встанешь у меня со стула!

– Хорошо, – проговорил Митя, глотая горький чай. – Мам, а сахар можно?

– Са-ахар? – засмеялся Филипп. – Какой такой сахар? Ты пока не заслужил сахар. Я сказал – оценки когда выставят в году, алгебра, геометрия, физика – пятерки, тогда и будет тебе сахар. Мужику нужны точные науки!

– Зачем только… – тихо проговорила Марьяна.

– Жена! – Филипп с треском хлопнул ее по спине, в крохотной кухне ему дотянуться было нетрудно. – Что нужно мужику – бабе не понять, ясно? Допил, сын? Иди в комнату. Приду тебя пороть.

Митя отставил чашку и попытался встать.

– Ты не допил чай, зло оставил, – усмехнулся Филипп, заглядывая к тому в чашку. – Кому ты зло оставил? Допивай.