- Мне чихать!  Пусть шейх узнает о том, что было между нами. Он не имеет на меня никаких прав. Я его не признавала раннее и сейчас не признаю своим господином. 
Последние слова были заглушены крепкой ладонь, которая почти сразу была убрана.
- Спятила!? Замолчи! - шепотом пресек мои слова, но я уже все сказала и мог не стараться затыкать.  Конечно я преувеличивала, мне не хотелось умирать, ведь теперь в красных песках меня держит сын. Раньше я могла играть своей жизнью, но теперь нет. Только из-за него я буду покорной и молчаливой.

- Я понимаю, что у вас проблемы, но не говори подобные слова вслух. Самое страшное выказать неповиновение шейху перед другими людьми.  И не смей рассказывать ему. Боюсь представить, что он мне первым отрежет : яйца или губы, или руки? 
- Скажешь был в хмельном состоянии, а я набросилась на тебя с поцелуями, - но, увидев пораженное лицо Ярина, я со вздохом призналась. - Успокойся, я не собираюсь рассказывать. Просто он меня сейчас раздражает. Лишние проблемы мне тоже не нужны. Но я проклинаю  тот день, когда ты пришел  и нарушил наш покой с сыном!  - после сказанного подстегнула лошадь и вышла на один ряд дальше, давая понять Ярину, что «милая» беседа закончена.  Уже в спину услышала отчаянный вопль бывшего собеседника:
- О, красные пески, насколько же вы оба сложные!

***

Если бы могла, то проигнорировала " приглашение" в палатку, но нельзя из-за сына. Не договариваясь, но мы мысленно сошлись во мнении при Азамате вести себя, как старые добрые знакомые. Спокойные и адекватные. Без ссор и пререканий.  И, когда вечером того же дня Бонифаций позвал меня с сыном наконец-то на важный разговор, то я была вынуждена пойти, хотя мечтала о другом: оказаться, как можно дальше и дальше. За сотни километров песка от Зверя. 

Перед выходом прилично и намеренно надела капюшон, скрывая часть лица и волосы. По южным традициям посторонние мужчины не должны видеть прелестей женщины, которая не являлась их невестой или женой, за исключением конечно рабынь или наложниц, коими я вроде бы не являлась, поэтому мое поведение оправдано.
Нас привели, как на эшафот. А палач - шейх выносил приговор по поводу нашего сына. Кивала, если слышала вопросительную интонацию, все остальное время смотрела поверх плеча Бонифация. А в глаза до сих пор не хотела, ведь в этих глазах увидела свою позорную слабость. Никогда прежде не знала этого чудовищного, мерзкого чувства. А возможно это была ущемленная гордость от того, что я слишком привыкла видеть интерес в глазах шейха, а вчера этот интерес был для другой? 
Но к дьяволу всё это. Не хочу больше о нем думать, к тому же из-за этих противоречивых эмоций я прослушала монолог.
- Азамат совершенно не образован. Не знает традиций наших земель, этикета, молчу про политику. Слишком взрывной и дерзкий, как и его мать. Ты испортила мне наследника! - в конце концов пришел он к очевидному выводу, а я лишь спокойно стояла, ни чуть не разозлившись, просто повернулась к сыну, опасаясь его реакции.

Наверное, я как-то забыла между попытками найти лишнюю монетку на стакан молока, выживанием в дряхлых погребах и спасением от пренебрежительных унизительных взглядов деревенских жителей, научить сына правилам этикета и показать, как пользоваться ножом и вилкой и не важно, что у нас не было ножа и вилки, а были - ложки!
Мой воробушек нахохлился, на лице появились красные пятна стыда и глаза заблестели, часто-часто заморгал. Если заплачет, то не простит сам себе. Я подняла руку, хотела положить ему на плечо и приободрить, но, к удивлению, шейх опередил, сделав несколько шагов по направлению к сыну. Прикрыл своим телом возможные слезы Азамата, а ладонью взъерошил непослушные пряди черных, смоляных волос.