А вот третий визитер был самым странным. Я его заметила, когда мы с Раисой Ивановной играли на улице в карты. Он наблюдал за мной, беседуя с медсестрой Катей. Вот она как раз и рассказала мне потом, что он мной интересовался, все спрашивал и спрашивал: кто, как оказалась, уточнял про диагноз. Денег ей даже заплатил... Катя честно призналась, что рассказала ему все, что знала. Потом мужчина ещё приставал с подобными вопросами к другому персоналу, даже Семеныч выделил ему время.
Но почему он не подошёл ко мне? Мог бы и со мной пообщаться, поговорить...

 Сейчас мы с Раисой Ивановной сидим в саду и обсуждаем моих визитеров, периодически прерываясь на разгадывание кроссворда:

– Оборот речи, непереводимый дословно на другой язык, шесть букв, начинается на "и", – читает Раиса Ивановна.

– Идиома, – отвечаю я с ходу, Раиса Ивановна вписывает слово и спрашивает дальше:

– Деление компаса, четыре буквы...

– Румб.

– Греческая русалка, пять букв...

– Наяда.

Раиса Ивановна смотрит меня из-под очков.

– Вот откуда ты это знаешь?

 Знать бы мне самой. Просто слова вспоминаются на автомате, сами собой. И поэтому в ответ я лишь пожимаю плечами. Раиса Ивановна снимает очки, кладет их поверх журнала с кроссвордом. Немного отодвигается от стола и вдруг заявляет:

– Беспокоит меня тот мужик, последний. На бедного и переживающего родственника совсем не похож, на влюбленного тем паче... 

 Соглашаясь, я киваю. Он меня тоже беспокоит. При взгляде на него мелькнула мысль: он не тот, за кого себя выдает. Но почему – не знаю. Мой мозг или подсознание все чаще и чаще играет со мной в странную игру: вот тебе информация, а ты сама догадайся, откуда и зачем тебе она.

– Слушай, милая, а может, ты в какой криминальной истории замешана?

– Не знаю, – пожимаю я плечами.

– Эх, всё-таки хорошо тебе. Не помнить... Там, в прошлом, всякое может быть. Знаешь, как мне иногда хочется о чем-то забыть...

 Женщина отворачивается, ее нижняя губа подрагивает. 

– Раиса Ивановна, – обращаюсь я ласково, – я давно хочу у вас спросить...

– О чем? – резко поворачивается она.

– Почему здесь нахожусь я – понятно, а вот что здесь делаете вы? Как попали?

 Раиса Ивановна обычно не откровенничает. Редко от нее дождешься ответов на личные вопросы. И так не только со мной. Но сейчас она, видимо, решилась:

– А попала я сюда благодаря детям своим. Видите ли, я стала для них обузой. А что? Все, что можно, я им дала. Решили они сделать из меня сумасшедшую.

Я хмурюсь от услышанного:

– Но это же...

– Поганенько, да. Хорошо, что в овощ не превратили. А то сын пытался подкупить медсестричку одну. Но я ее во время раскусила. И, слава богам, есть у меня кое-что, отложенное на черный день. На длинный такой день, лет на десять растянется, – говорит Раиса Ивановна с сарказмом и улыбкой, но я чувствую и понимаю: ей больно.

– А внучка? – спрашиваю я. Теперь хмурится Раиса Ивановна:

– Какая внучка?

– Дочка сына, единственная ваша внучка, она же вас так любит.

– Откуда ты это знаешь? – с усмешкой интересуется Раиса. – Я ж тебе не рассказывала... И видеть ты ее не могла. В последний раз она меня навещала ещё до твоего появления здесь...

– Разве? – искренне удивляюсь я и вдруг понимаю: да, Раиса Ивановна мне ничего такого не рассказывала. И внучку ее я не видела... Но я это откуда-то знаю. Что любит и...

– Она хочет вас отсюда забрать. И заберёт.

 Раиса Ивановна хмурится и вдруг дёргается, мне на секунду кажется, что ей плохо. Но нет. Она залезает в карман очередного пёстрого халата и достает из него телефон. Старый, кнопочный. Удивлённо смотрит на экран, потом на меня.