– Как звали эту няню? – заинтересовался Шерлок Холмс.

– Мэри Стивенс, – ответил Джон Морган. – То была еще совсем молодая женщина, чуть ли не ребенок, и я сначала не хотел верить, что она в такие молодые годы уже замужем. Но она действительно была замужем.

– А кто был ее муж?

– Не помню точно, так как он был где-то в дороге, – не то моряком, не то эмигрантом.

– Расскажите, пожалуйста, еще что-нибудь о Мэри Стивенс.

– Что ж, насколько я помню, она была из порядочной семьи и воспитана лучше, чем прочая прислуга.

– Каким образом она получила место няни маленького Ральфа?

– Нам рекомендовал ее Реджинальд!

– Ага, Реджинальд! – оживленно подхватил Шерлок Холмс. – А откуда он взял ее?

– Кажется, он знал ее отца.

– Ну и что же, оправдала она его рекомендацию?

– Она оказалась положительно неоценимой в смысле тщательности ухода, и на нее можно было вполне положиться в то короткое время, которое она провела у нас.

– Не можете ли вы описать мне немного наружность этой женщины?

– О да, я еще хорошо помню ее лицо, точно только сегодня видел ее. Странное то было лицо: она была очень хорошенькая, с темными, как у испанки или еврейки, глазами, волосами и цветом кожи; волосы у нее были длинные, черные, а большие глаза ее, казалось, могли сверкать негодованием и гордостью, хотя она всегда была скромна и покорна. Когда я увидел ее в первый раз, меня поразило сходство ее лица с памятным мне другим лицом, и это сходство смутило меня. Потом, если будет возможно, я покажу вам картину в большом столовом зале, недалеко от камина, картину, изображающую Юдифь, убивающую Олоферна. Вообразите себе: лицо, молодое, смуглое лицо Юдифи, наклоняющейся над спящим Олоферном, которого она собирается убить, поразительно похоже на лицо няни Ральфа, как в смысле дикой красоты, так и в смысле известной жестокости и крадущегося ехидства тигрицы, так что я всегда невольно сравнивал эту Стивенс с Юдифью и после того много думал об этом сходстве. Ну так вот, она сидела спокойно и терпеливо, оберегая ребенка. Она еще только незадолго до этого поселилась в замке, но, по-видимому, уже успела привязаться к ребенку, как и всякий, кто знал этого милого мальчика, солнечные глаза которого уже тогда выдавали его благородный нрав. Да и сам Ральф любил свою няню. Она была тихая женщина и в глазах другой прислуги считалась гордячкой, так как не дружила ни с кем.

– Так что, она не состояла в общении ни с кем из прислуги? – спросил Шерлок Холмс.

– Нет, она посвящала весь свой досуг и все свое внимание только ребенку, а прислуга говорила, что часто видела, как она страшно плакала, хотя никто не знал причин ее горя.

– Вероятно, она беспокоилась о своем отсутствующем муже? – сказал сыщик.

Морган пожал плечами.

– Возможно, – ответил он. – Я в тот вечер оставил ее в башенной комнате, и в ту же ночь с ребенком произошло это ужасное несчастье. Утром няня проснулась и якобы тогда заметила, что ребенка нет. В испуге она вскочила, увидела, что окно открыто, и призвала людей. Существовало предположение, что бедный Ральф в лихорадочном жару вылез из окна и слетел вниз, на скалы. И действительно, тщательные розыски обнаружили, что мальчик лежал мертвым внизу, у скалы, с разбитым черепом и изуродованным телом! Смерть, быть может, и пришла без страданий, но все же это было ужасным ударом для нас всех. В день погребения Ральфа Роберта разбил паралич, от которого он так уже и не оправился, хотя он еще годами влачил существование, будучи живым трупом. Наконец он умер; его похоронили рядом с женой и ребенком. Вот каким образом Реджинальд Морган превратился в нынешнего лорда Глостера.