– Наш день?

Дорин не решилась рассказать ни о своих страхах, ни о своих поступках, ими продиктованных.

– Легко представить, – сказала она. – Библиотека и парк.

– Ну, следовательно, все благополучно, – ответил Губерт, и Дорин поняла по голосу, что он несказанно этому рад. – Дашь мне поговорить с нашим героем?

Когда она переключила на громкую связь, он спросил:

– Ты заботишься о нашей бабушке?

– Да, дедуля, – так важно и радостно ответил Бенджамин, что Дорин пришлось подавить нервный смех.

– Ну, что ж, молодец, продолжай в том же духе. Еще две ночи, и я приму у тебя пост.

Окончив разговор, Дорин обратилась к Бенджамину:

– Хочешь еще лучше позаботиться о бабушке?

– Да, – торжественнее прежнего произнес малыш.

– Тогда будешь спать со мной в комнате, пока не приедет дедушка. И нам будет не скучно, если проснемся.

Не слишком ли она над ним трясется? Иногда она раскаивалась в том, что не дрожала так же и над Анной – наверное, есть ее вина в том, что Анна выросла такой уязвимой, что она не смогла уберечь ее, защитить от смерти. Решившись, Дорин перетащила кроватку в большую спальню, Бенджамин энергично ей помогал. После купания она уложила его в кровать и посидела рядом, почитала про Золушку, выбрасывая из сказки все неприятные подробности, потом спустилась вниз, прихватив приемник «радионяни».

Читать Дорин не могла. Слишком нервировала тишина в приемнике и по всему дому. Вскоре она решила ложиться, но вместо этого неожиданно для себя села за ноутбук. Румпельштильцхен было не единственным именем, в различных версиях старой сказки это существо называли по-разному, и Дорин повторяла имена, пока они намертво не застряли у нее в памяти. Было стыдно, что она ведет себя, как выжившая из ума старуха, но разве можно хоть чем-то пренебречь ради спасения Бенджамина? Убедившись, что помнит имена, она на цыпочках пробралась к кровати.

Когда она забиралась под одеяло, Бенджамин прошептал что-то и затих. Дорин была уверена, что не сможет сомкнуть глаз, но проснулась в полной темноте уже перед самой полуночью. Поглядев на часы, она услыхала голос:

– Ты, стало быть, пыталась угадать мое имя? Пробуй все, что твоей душеньке угодно.

Голос был ближе к ней, чем к детской кроватке – возможно, он просто звучал у нее в голове. Прищурившись, чтобы лучше видеть, Дорин не заметила в комнате никаких незнакомых предметов, кроме кроватки.

– Ты нас оставишь в покое, если я назову тебя по имени? – спросила она так тихо, что едва слышала сама себя.

– Попробуй.

– Может, тебя зовут ведьма Вупити Стури?

– Не в этой жизни, – раздался издевательский фальцет.

– Ну так Том-Тит-Тот.

– И не тот, и не Том, и не для твоих титек.

– Тихогром – Руидокведито.

– Мимо, даже если бы ты сумела правильно это произнести.

Отвергнув и все остальные попытки, голос вкрадчиво произнес:

– А в суде ты не хочешь навести справки?

Дорин инстинктивно насторожилась.

– Тебе-то это зачем?

– Пусть убедятся, что в их протоколах нет имени свидетеля, глядишь, и назначат повторные слушания.

Неспроста интуиция подсказывала ей, что звонить в суд не нужно, похолодев, поняла Дорин.

– А тебе-то какая разница?

– Может, решат, что им нужно поговорить с отцом и дать ему шанс.

– Ну нет, – в гневе Дорин забыла о страхе, – ты им такое не подскажешь.

– Исключено. Больше меня никто не может услышать.

В кроватке заворочался Бенджамин – возможно, разбуженный вскриком Дорин, – а голос зазвучал снова:

– Я все же оставляю тебе знак. Или, может, ты думаешь, что сама все это творишь?

– Нет, не думаю, – начала Дорин… и почувствовала, что разговаривает сама с собой.