Во сне я всегда оказываюсь на бристольском конце моста и поднимаюсь по крутой тропе, которая ведет по берегу к пешеходной дорожке через мост, и тут вдруг попадаю на просторную вересковую пустошь, залитую лунным светом (саму луну я не вижу, просто знаю, что это лунный свет). Иду, иду – и вижу тропинку. Иногда я чувствую, что могу упереться изо всех сил и не идти по этой тропинке. Тогда меня ждет наказание. Во сне я сбиваюсь с пути и блуждаю по этим жутким болотам, а когда просыпаюсь, вся дрожу от страха и угрызений совести. Но если я сдаюсь (то есть не упираюсь изо всех сил) и просто иду по тропе, то всегда дохожу до какого-то горизонта, где небо попросту упирается в пустошь, а посреди тропы виднеется одинокий черный куст. И куст – это старуха.

Только не спрашивайте, как так выходит. Вот Ник спросил. Я не смогла ему объяснить. Не то чтобы эта старуха сплетена из веток. Не то чтобы это небо просвечивает сквозь куст и получается она. И даже не то чтобы она вселилась в этот куст, нет. Но во сне я понимаю, что куст – это то же самое, что узколицая строгая старуха, возможно богиня. Мне она не нравится. Она меня презирает. А сюда она меня притащила, чтобы отчитать.

– Даже и не мечтай об успехе или удаче, – говорит она, – пока не перестанешь относиться к жизни так агрессивно. Настоящие леди так себя не ведут. Настоящие леди просто сидят в изящной позе и ждут, когда другие все уладят.

Это она всегда говорит, но в последнее время мне попадает еще и из-за Робби. Сначала – за то, что жить с ним аморально, а теперь, когда мы с ним расстались, она говорит:

– Тосковать по мужчине недостойно леди. Тебе не добиться успеха и достойной жизни, пока ты не бросишь университет и не выйдешь замуж за нормального, хорошего молодого человека.

– Только не вздумай сказать, что это говорит мое подсознание! – буркнула я Нику.

– Нет, конечно. Ты так никогда не говоришь и не думаешь. Это не ты, – уверенно отозвался он. – Думаю, это какая-то ведьма.

– Я называю ее Колючка, – призналась я. Только тут до меня дошло, что папин автомобиль с колоссальным трудом взбирается на холм перед ущельем. Мы еле ползли. Двигатель пыхтел – «пунк, пунк, пунк». А когда я взглянула в зеркало (пока я рассказывала Нику сны, я забыла, что надо туда смотреть), то увидела, что за нами нетерпеливо пыхтит, ползет и тащится длинная череда машин. Всю дорогу между живыми изгородями у нас за спиной заволокло синим дымом.

– Господи! – сказала я. – Что стряслось? Мы сломались!

– Попробуй переключить передачу, – посоветовал Ник.

Я посмотрела вниз и обнаружила, что еду на четвертой. Неудивительно! Я тут же переключилась на вторую, и мы рванули с места. Машина благодарно взвыла, мы миновали последние повороты и понеслись к мосту. Ник от щедрот своих выгреб горсть мелочи и расплатился с автоматом при въезде.

– Это знамение. Ты принес мне удачу, – сказала я, когда мы вперевалочку покатили через ущелье.

– Я об этом думал, – ответил Ник. – Нам надо как-то переломить этот сон. Знаешь, а давай-ка…

Я понимала, что он хочет сказать. И мы разом завопили:

– Спляшем Ведьмин танец и снимем сглаз!

Я остановила машину сразу за мостом. И выскочила. Ник выбрался следом, раскладываясь, будто подзорная труба, и мы оба бросились на пешеходную дорожку там, где в нее упиралась тропинка, которая шла вверх по склону. Ведьмин танец – это была наша старая затея, мы его частенько плясали, когда были маленькие, и считали, что он действует, между прочим, просто сейчас подзабыли, как это делается. Я уловила ритм довольно быстро. Ник стеснялся, поэтому у него ушло больше времени. Мы уже третий раз разжимали кулаки – раз, раз, раз! – когда он наконец расслабился. А потом нас понесло – но тут все принялись на нас орать и сигналить.