– А сейчас разве нет?

– И сейчас значит. Теперь я знаю, что Верити считал меня достойным защищать его королеву и ее ребенка. И взойти на трон после его смерти.

– Так ты никогда не хотел стать королем?

– Нет.

«Лжец!» Но я так давно и так часто повторял эту ложь, что уже сам почти поверил в нее.

Шут тихонько вздохнул. Я подумал было, что он разочарован тем, как мало во мне честолюбия, но потом понял, что это был вздох облегчения. И прежде чем я успел спросить его об этом, Шут сказал:

– Когда Чейд рассказал мне, что тебя официально приняли при дворе тем, кто ты есть, и что большинство аристократов готово приветствовать твое возвращение и возвеличить тебя, это меня встревожило. А коснувшись твоей короны, я и вовсе испугался.

– Чего?

– Что ты захочешь остаться в Оленьем замке. Что тебе понравится открыто быть тем, кем ты был всегда, – не будущим королем, но королем за троном.

Ничего себе титул он мне придумал!

– И ты испугался… чего?

– Что теперь, получив признание, которого заслуживаешь, ты не захочешь уходить. И разве что вопреки собственной воле отправишься выполнять мою просьбу.

Чтобы не дать разговору свернуть на то, как я по настоянию Шута должен пойти и убить всех его врагов, я поспешно заговорил о другом его поручении:

– Шут, я изо всех сил постараюсь отыскать твоего сына, раз уж ты думаешь, что он где-то существует. И мне было бы намного проще, если бы ты припомнил женщин, с которыми делил постель, и когда примерно мог зачать ребенка.

Он раздраженно фыркнул:

– Фитц! Ты что, совсем меня не слушаешь? Нет никакой женщины, и не может быть ребенка, зачатого подобным образом. Я же говорил тебе.

Голова у меня пошла кругом.

– Нет. Нет, ты не говорил. Если бы говорил, я бы наверняка запомнил и к тому же сразу спросил бы – и сейчас спрошу: тогда каким образом у тебя мог родиться сын?

– Ты не слушаешь, – печально сказал он. – Я говорю прямо и ясно, но если я говорю то, чего ты не готов услышать, ты пропускаешь это мимо ушей. Фитц… Эта корона… Она тебе впору?

– Это не то чтобы настоящая корона.

Опять Шут сменил тему. И нет смысла настаивать, пока он сам не решится все объяснить. Постаравшись скрыть облегчение оттого, что мне удалось отвлечь Шута от разговоров про месть, я повертел в руках холодный стальной обруч. Единственная корона, которую мне доводилось носить, была деревянной и украшенной резными изображениями петухов. Нет, не нужно сейчас об этом вспоминать. Я поднял венец и надел его.

– Вроде бы подходит. Я ведь не знаю, как она должна сидеть на голове.

– Позволь, я проверю.

Шут встал и ощупью прошел вдоль стола ко мне. Его руки нашарили мое плечо, щеку, вспорхнули на голову. Он слегка приподнял корону и вдруг, похоже, сам того не сознавая, стал ощупывать меня: измерил длину волос, пробежался пальцами по лицу, коснулся сломанного носа, старого шрама, щетины на подбородке. Если бы это делал кто-то другой, мне было бы неприятно, даже противно. Но я понимал, что Шут сравнивает то, каким я стал, с образом в своей памяти.

Шут прокашлялся и поднял корону высоко в воздух. И очень серьезно – таким серьезным я его еще никогда не видел – произнес:

– Фитц Чивэл Видящий! Короную тебя королем за троном Шести Герцогств. – И он осторожно опустил венец мне на голову.

Корона села как влитая. Казалось, теперь она навсегда останется у меня на голове.

Шут немного помолчал, потом снова кашлянул и сказал:

– Ты по-прежнему хорош собой, Фитц. Уже не такой красавчик, конечно, каким был до того, как Регал сломал тебе нос, но годы не состарили тебя, должен сказать.