За полосой кустов начинался склон холма, пологий и совершенно голый, так что пасущееся животное проводники заметили одновременно. Больше всего оно напоминало обыкновенного домашнего быка, но не надо быть ни охотником, ни пастухом, чтобы увидеть отличия.

– Ы?.. – выдохнул Нарти на охотничьем.

– Бык, – Клах говорил негромко, но вполне внятно.

– Какой же это бык? – выговорил Нарти, опустив ухваченную было рогатину.

Бык скотина домашняя, охотники на него не ходят, да и нет в лесах дикого быка. Кладеные быки называются волами. На волах люди пашут и возят всякие тяжести. При нужде волов забивают на мясо, и этим тоже занимаются пастухи, а не охотники. Клах говорил, что в проводники попал из пастухов, так что ему виднее, какие быки бывают, но все одно – странно.

– Что это у него между ног, – спросил Нарти, – там, где ятра должны быть?

– Это вымя, – непонятно ответил Клах. – Дело в том, что это не совсем бык, а бычья мать. Называется – корова.

Вот оно как! Нарти знал, что по весне пастухи пригоняют откуда-то молодняк, но почему-то не думал, что это связано с путешествием через Прорву. Даже сказанная вчера фраза, что есть обход мимо Прорвы и прежде там гоняли скот, не навела на верную мысль. Правильно сказал Клах: пока сам не увидишь, не поймешь и не поверишь.

Корова была привязана к колу, глубоко вбитому в землю. При виде незнакомых людей она забеспокоилась и попыталась отойти, насколько позволяла веревка.

– Костер разводи, – бросил Клах и принялся наконец развязывать свой мешок.

На самом краю поляны стоял небольшой, срубленный из потемневших бревен балаган. В первую минуту Нарти даже не обратил на него внимания, поскольку точно такое же строение имелось и на своем краю Прорвы. На своем балагане не было даже дверей, но никому в голову не приходило зайти внутрь. Все знали, что там хранятся вещи проводников. Перед походом Нарти первый раз заглянул в запретный дом, но ничего особого там не обнаружил. Несколько больших и малых горшков, мочальная кисть на длинной ручке, еще какие-то мелочи. О назначении всего этого добра он не расспрашивал, справедливо полагая, что за три года успеет узнать. Теперь предстояло все узнать за оставшиеся три дня.

В этом балагане тоже были горшки и инструменты. Разве что кисти не нашлось. Зато неподалеку громоздилась куча хвороста, стащенная как специально для будущего костра. Огонь еще не разгорелся как следует, когда Клах позвал:

– Иди сюда и смотри.

На траве были разложены предметы, очевидно потребные для предстоящего действа. Кое-что Клах принес из балагана, часть достал из своего мешка. Корова, устав бояться, спокойно щипала траву.

Клах поднял короткую дубинку со вделанным в конец тяжелым черным камнем. Нарти уже видел такие у пастухов; этими дубинками забивают кастрированных бычков, когда охотники не приносят в селение мяса.

Клах резко взмахнул дубиной, черный камень ударил корову в лоб, чуть ниже подпиленных рогов. Хрустнула кость, ноги коровы подломились, и она ткнулась слюнявой мордой в траву. Ножом, тем самым, которым вспарывал моховину, Клах перерезал корове горло, безошибочно найдя яремную вену. Придерживая еще бьющуюся тушу, подставил глиняную мису, чтобы кровь впустую не лилась на землю.

Нарти стоял замерев. Ему приходилось видеть, как пастухи режут кладеных бычков, так что ничего нового он не обнаружил. Но ведь это был не бык! Это была корова-мать! Среди диких зверей, на которых приходилось охотиться Нарти, встречались самцы и самки. Когда речь шла о самках, всегда добавлялось слово «мать», и ни у кого из охотников на мать рука не поднималась, даже если то была птица, каких в лесу полным-полно.