Неужели…

Она перелистнула страницу. И еще одну… вот могут же! Могут, когда захотят… и главное, не только рисунки, но и подписи верны. И расписаться под такой красотой – одно удовольствие. Бутерброд и тот вкус обрел, а жизнь, пусть и ненадолго, но смысл.

Ночью, правда, снился Федюня, который бегал вдоль забора и умолял впустить его, клялся, что всё осознал и раскаялся. Но Елена почему-то ему не верила. Может, потому что взгляд у Федюни был на редкость хитрым. А может, настораживал скальпель, который Федюня прятал за спиной, но как-то так, что Елена все равно его видела.

И не впустила.

А проснулась совершенно разбитая, без сил и снова почти проспав на электричку. И собираться пришлось впопыхах.

– Здравствуйте, Елена Петровна! – за воротами обнаружился Лялечкин в компании хмурого мужика, который ворота осматривал препристально. Даже пальчиком краску сковырнул, а потом поднес к носу и понюхал. И только после этого посмотрел на Елену.

Тоже хмуро.

И даже обвиняюще. Ну да, потрескалась краска. А что он хотел? Дом старый, еще от отца Елене доставшийся, а потому и уцелевший при разводе, в отличие от квартиры, которая вдруг оказалась собственностью Федюниной маменьки.

– Как спалось? – поинтересовался тип.

– Спасибо, плохо.

– Это мой… дядя… четвероюродный.

– Из Караганды, – вспомнила зачем-то Елена.

– Что снилось?

– А вам какое дело? И вообще… мы опаздываем.

– Я провожу, – сказал дядя из Караганды и руку протянул. – Сумку давай… давайте.

Елена и дала. Во-первых, дядя не походил на человека, который с радостным воплем скроется в лесочке, чтобы сжечь журнал отработок. Во-вторых, сумка сегодня казалась еще более тяжелой, чем вчера. В-третьих, времени на споры не оставалось, а без сумки идти выходило быстрее.

Да и… пахло от него приятно.

Странно. И смутно знакомо. Запах этот едва уловимый успокаивал, что, наверное, тоже должно бы подозрения внушать. Но Елена устала, да и электричка опять же…

– Елена, – представилась Елена, потому что Лялечкин, плетшийся сзади с видом полным тоски, явно не собирался знакомить её с дядей.

– Елизар… магистр…

– Биологических наук, – подскочил Лялечкин. – Специалист по анатомии…

– Специалист? – Елена прищурилась.

А дядя из Караганды нехотя кивнул.

– Что ж… рада, что будет кому позаниматься…

Она вдруг поняла, что не помнит имени Лялечкина. Вот совершенно.

– Есть сложности? – Елизар обернулся, одарив Лялечкина хмурым взглядом.

– Да как сказать… с одной стороны его рисунки на редкость точны, даже великолепны…

Мальчишка прямо расцвел от похвалы.

– С другой стороны, с его обмороками в анатомичке явно надо что-то делать. Ладно, раз или два… это понять можно. Но как он собирается учиться, если от одного вида крови бледнеет.

– Мы над этим поработаем, – почему-то прозвучало так, что Елена даже усовестилась. – Это дело привычки.

– Совершенно с вами согласна.

На станции было людно.

Елена раскланялась с Марьяновной, что спешила на городской рынок с урожаем ранней клубники. И с Петровым, который тоже вез клубнику, а потому поглядывал на Марьяновну хмуро, видя в ней конкурента. Перебросилась парой слов с соседкой. И ответила на приветствие Ангелины, которая прежде-то до приветствий не снисходила. А тут и поднялась даже, и подошла, правда, стало сразу понятно, что интересовали Ангелину не дела Елены, но четвероюродный дядя Лялечкина.

– Доброго дня, – промурлыкала она, протянув тонкую руку, украшенную пятеркой звонких браслетов и когтистым маникюром со стразами. – Всегда приятно видеть нового человека в наших краях.

– Доброго, – Елизар хмуро посмотрел на Ангелину. На руку. И снова на Ангелину. Вздохнул тягостно и, изобразив поклон, руку поцеловал.