– Вы меня поймали.

– О нет! Если бы я действительно захотела это сделать, то…

– Что?

Снова это дурацкое посасывание под ложечкой. Да кто она такая – Анна? И почему Кристиан никак не может приспособиться к ней, и почему ее доброжелательность и легкая сентиментальность пугают больше, чем откровенные насмешки? Потому что они несвойственны ей в принципе – ни доброжелательность, ни сентиментальность. Это такая игра, она сродни игре Кристиана в обладание самой прекрасной женщиной на свете. Захочет Анна – и вытащит откуда-то из своих глубин сентиментальность, обернутую в плексиглас. А не захочет… Лицо – каких тысячи, если не вглядываться пристально. К тому же чуть тронутое следами увядания. Заретушировать их – плевое дело, но Анна не разменивается на плевые дела. Об этом можно догадаться, если решишься-таки вглядеться в Анну пристально. Под определенным, лишенным сентиментальности углом. Тогда и проступят вещи, обычно спрятанные от посторонних глаз.

У Анны хорошо натренированные губы, хорошо натренированные веки, да и подбородок пребывает в отличной спортивной форме. Все вместе и каждый по отдельности они могут выразить любую эмоцию. Или – наоборот – скрыть эмоцию, подменить ее другой, в зависимости от обстоятельств. И губы, и веки, и подбородок кажутся Кристиану разведчиками, работающими под прикрытием в чужой, враждебной стране. Они никогда не расслабляются, хотя и могут выглядеть расслабленными. Они всегда держат в уме массу сверхзадач для данного конкретного момента. В случае с Кристианом Анна играет роль случайной посетительницы бара, у которой выдался свободный часок, или день, или ничем не заполненный год, – так почему бы не провести его в обществе милого молодого человека?.. Выпить за его счет, поболтать и расстаться навсегда, не утруждая себя воспоминаниями?

Да нет же, нет! – Анна и есть случайная посетительница. Случайная знакомая. Она могла бы и не называть своего имени – и ничего в течении их беседы не изменилось бы. Никаких новых истин, требующих копирайта и ссылок на первоисточник, она не открыла.

– …Если бы я действительно захотела поймать тебя – ты не заметил бы этого. Или заметил бы позже, когда ничего уже нельзя изменить.

– Звучит как угроза. – Кристиан пытается улыбнуться. Наверняка со стороны его улыбка выглядит жалкой и вымученной. Настоящий инвалид, в спарринг-партнеры губам Анны его собственные губы не годятся.

– Я бы назвала это предупреждением. Не стоит рассказывать о сокровенных вещах первому встречному. Ведь неизвестно, кто окажется рядом в следующий раз.

– А… кто может оказаться?

– Не так важно. Люди не очень доброжелательны в сути своей. Кто-то взглянет косо, кто-то позавидует, кто-то посмеется… А человеческое счастье – штука весьма зыбкая и чувствительная к внешним факторам. К постороннему вмешательству, пусть и опосредованному. Мне пора, Шон. Приятно было с тобой поболтать.

– И вам удачи.

– Это лишнее. Удача и так на моей стороне. Всегда. И сегодня тоже. Сегодня, пожалуй, даже больше, чем когда-либо.

– У вас был хороший день?

– Хороший день. И хороший вечер – благодаря тебе. Ты меня развлек. Ты помог мне увидеть перспективу. А это редко кому удается.

– Все у вас будет хорошо, Анна. Вот увидите!

– Даже не сомневаюсь в этом.

После ухода Анны Кристиан еще полчаса сидит в баре, тупо глядя на опустевший стул. И стараясь прогнать мысли – одну мрачнее другой. Несмотря на прощальное «ты помог мне увидеть перспективу», ему кажется, что он повел себя неправильно. С самого начала. Или с того момента, как назвал себя Шоном. Или с того момента, как вынул фотографию. Решено: он прекращает все эксперименты по навязыванию окружающим своего липового счастья. Это нечестно – ни по отношению к