Теперь акварель была готова, а накануне прибыла домой – в последний день занятий, после того как Вик опустошила свой шкафчик. Конечна же, эта акварель не была так же хороша, как «Крытый мост», Вик все же думала, что уловила в женщине на фотографии намек на костлявые бедра под платьем, оттенок усталости и рассеянности в улыбке. Отец смотрел на нее долгое время с видом одновременно и довольным, и немного грустным. Когда Вик спросила, что он думает, он всего и сказал: «Ты улыбаешься совсем как она, Пацанка. Никогда раньше не замечал».

Акварель прибыла домой… но фотографии не было. Вик не знала, что ее нет, пока мать не начала спрашивать о ней в пятницу днем. Сначала Вик думала, что фотография у нее в ранце, потом – что она у нее в спальне. К вечеру пятницы, однако, Вик дошла до выворачивающего внутренности осознания того, что ее у нее нет и она не имеет никакого представления, когда в последний раз ее видела. Утром в субботу – в первый славный день летних каникул – мать Вик пришла к тому же выводу, решила, что снимок пропал навсегда, и в состоянии, близком к истерике, сказала, что фотография была намного ценнее любой дерьмовой мазни ученицы шестого класса. И тогда Вик задергалась и ей пришлось уйти, выйти, испугавшись, что в неподвижности она сама станет гораздо более истеричной: перенести подобное чувство она не могла.

У нее саднило в груди, словно она крутила педали несколько часов, а не минут; дышала она прерывисто, как будто что есть силы выкладывалась, держа путь в гору, а не скользила по ровной поверхности. Но когда она увидела мост, то почувствовала что-то вроде покоя. Нет. Нечто лучшее, чем покой: она почувствовала, что все ее сознание отделилось, отстранилось от остальных ее составляющих, предоставив телу и байку делать свою работу. Так случалось всегда. За пять лет она проезжала по мосту почти дюжину раз, и это всегда меньше походило на испытание, нежели на ощущение. Она это не делала, но чувствовала: это было сновидческое осознание скольжения, отдаленное ощущение рева статических помех. Это не сильно отличалось от чувства погружения в дрему, закутывания в оболочку сна.

И даже когда ее шины начали постукивать о доски, она уже мысленно писала подлинную историю того, как нашла фотографию. В последний день занятий она показала эту фотографию своей подруге Вилле. Они разговорились о других вещах, а потом Вик пришлось бежать, чтобы успеть на свой автобус. Ее уже не было, когда Вилла поняла, что фотография осталась у нее в руках, так что подруга просто сохранила ее, чтобы позже вернуться за ней. Когда Вик доберется до дома после поездки на велосипеде, у нее будет и фотография, и готовый рассказ, и отец обнимет ее и скажет, что никогда о ней не беспокоился, а у матери будет такой вид, будто ей хочется плюнуть. Вик не могла бы сказать, какой реакции она ждала с большим нетерпением.

Только на этот раз дело обстояло иначе. На этот раз, когда она вернется, найдется один человек, которого не убедит ее правдивая-но-не-всамделишная история о том, где была фотография. И этим человеком будет сама Вик.

Вик выехала из другого конца туннеля и вплыла в широкий, темный коридор на втором этаже Хэверхиллской кооперативной школы. Около девяти утра в первый день летних каникул он был тускло освещенным и откликающимся на эхо пространством, настолько пустынным, что делалось немного страшно. Она коснулась тормоза, и велосипед пронзительно взвизгнул, останавливаясь.

Ей пришлось оглянуться. Она ничего не могла с собой поделать. Никто не мог запретить ей обернуться.