– Маму я тоже поранил, – прошептал Бинг. – На кухне. Но ведь она мне ничего не сделала.

Казалось, мистера Мэнкса не впечатлило это обстоятельство.

– Где она была, когда твой отец задавал тебе трепку? Как я понимаю, она не пыталась героически прикрыть тебя своим телом! Как получилось, что она ни разу не позвонила в полицию? Не могла найти номер в телефонной книге? – Мэнкс испустил усталый вздох. – Жаль, Бинг, что некому было за тебя вступиться. Адский огонь не достаточно горяч для мужчин – или женщин! – которые причиняют боль своим детям. Но меня на самом деле больше волнует не наказание, а профилактика! Было бы куда лучше, если бы этого с тобой просто никогда не случилось! Если бы твой дом был безопасным. Если бы каждый день, Бинг, был для тебя Рождеством, а не Адом, думаю, на этом мы оба, может быть, остановились и… согласились!

Бинг смотрел на него со смешанным удовольствием. Он чувствовал себя так, словно не спал несколько дней, и поминутно боролся, чтобы не погрузиться в кожаное сиденье и не ускользнуть в бессознательное состояние.

– Кажется, я вот-вот усну, – сказал Бинг.

– Это правильно, Бинг, – сказал Чарли. – Дорога в Страну Рождества вымощена снами!

Откуда-то сверху приплывали белые цветы, пощелкивая по ветровому стеклу. Бинг смотрел на них со смутным удовольствием. Ему было тепло, хорошо и мирно, и он любил Чарли Мэнкса. Адский огонь не достаточно горяч для мужчин – или женщин! – которые причиняют боль своим детям. Прекрасные слова: в них звенела моральная определенность. Чарли Мэнкс знал, что к чему.

– Бубу-бу-бу-бу, – сказал Чарли Мэнкс.

Бинг кивнул – в этом утверждении звенела моральная определенность и мудрость, – а затем указал на цветы, сыпавшиеся на ветровое стекло.

– Снег идет!

– Ха! – сказал Чарли Мэнкс. – Это не снег. Дай глазам отдых, Бинг Партридж. Дай глазам отдых, и ты кое-что увидишь.

Бинг Партридж сделал, как ему было сказано.

Глаза у него закрылись ненадолго – всего лишь на мгновение. Но это мгновение, казалось, длилось и длилось, растягиваясь в мирную вечность, спокойную спящую темноту, единственным звуком в которой было шуршание шин по дороге. Бинг выдохнул. Бинг вдохнул. Бинг открыл глаза, а затем резко выпрямился, глядя через лобовое стекло, за которым простиралась

День растаял, и фары «Призрака» буравили морозную тьму. В их сиянии проносились белые пятнышки, мягко ударявшиеся о ветровое стекло.

– А вот это уже снег! – крикнул из-за руля Чарли Мэнкс.

Бинг перешел от дремоты к полному бодрствованию в один миг, словно у него в сознании имелся выключатель, которым кто-то щелкнул. Казалось, если бы вся кровь у него разом прихлынула к сердцу, он не был бы потрясен сильнее, даже если бы проснулся с гранатой без чеки на коленях.

Половину неба окутывали облака. А другую половину обильно усыпали сахарные звезды, среди которых висела луна, та самая луна, с крючковатым носом и широким улыбающимся ртом. Она взирала на дорогу внизу, желтой прорезью смотрели глаза, чуть видимые из-под опущенных век.

Вдоль дороги выстроились причудливые хвойные деревья. Бингу пришлось посмотреть на них дважды, прежде чем он понял, что это вовсе не сосны, а деревья, составленные из круглых леденцов.

– Страна Рождества, – прошептал Бинг.

– Нет, – сказал Чарли Мэнкс. – Туда еще далеко. Двадцать часов езды – самое меньшее. Но она там. На западе. А раз в год, Бинг, я туда кого-нибудь увожу.

– Меня? – дрожащим голосом спросил Бинг.

– Нет, Бинг, – мягко сказал Чарли. – Не в этом году. В Стране Рождества приветствуются все дети, но взрослые – другой случай. Прежде всего надо доказать свою ценность. Доказать свою любовь к детям, а также преданность делу их защиты и служения на благо Страны Рождества.