Да это жители Лектура спасаются от побоища… Точно, больше некому. Ювелир же рассказывал, что город практически сровняли с землей, а жителей почти всех истребили.

Люди проходили мимо меня и опасливо прижимались к обочине, снимая шапки и кланяясь… не хватало еще, чтобы кто-нибудь опознал меня, но выяснить обстановку все же следует…

– Ты… Да, ты.

Я указал рукой на молодого парнишку лет пятнадцати, с разбитым в кровь лицом и перевязанной рукой, которой он придерживал на плече корзину с пожитками. За его порванную блузу цеплялись два ребенка. Мальчик и девочка, возрастом лет по пять каждый.

– Приблизься.

– Да, господин. – Паренек низко поклонился и положил корзину на землю.

Детки спрятались за его спину.

– Откуда идешь?

– Из Лектура, господин. – Парню явно было больно, и он придерживал перевязанную руку другой рукой.

– Что сейчас там?

– Смерть… – мрачно сообщил парень. – Резня продолжается. Говорят, руа франков приказал убить всех.

– Значит, войска еще там?

– Ночью были еще там, а сейчас не знаю, господин…

Вот, собственно, все, что я хотел узнать. Посмотрел по сторонам и, увидев, что образовался промежуток между группами беженцев и рядом никого нет, нашарил в мошне несколько серебряных монет и отдал пареньку. Больше ничего, к сожалению, я сделать не могу, как бы ни хотел.

– Потрать эти деньги с умом… – бросил я изумленному беженцу и тронул поводья Родена.

Надо двигаться. Если повезет, то кортеж с мачехой отправится в путь только сегодня, и есть шансы где-нибудь его перехватить.

Проехали несколько лиг, коней не погоняли, они шли легкой рысью, быстрее пока смысла нет. Дорог в Родез несколько… Вот и гадай, по которой из них повезут мачеху. М-да… затея моя, несмотря на благородные задачи и все такое, попахивает идиотизмом все больше.

Время шло к обеду, и мы, съехав с дороги в лесок, остановились перекусить.

– Ваша милость… – Тук раскладывал припасы на походной скатерти. – Дозвольте поинтересоваться.

– Давай…

Настроения разговаривать у меня не было, но слуга на то и слуга, чтобы развлекать своего господина. Может, что интересное скажет…

– Куда мы едем, ваша милость?

– Тебе не все равно?

– Нет, конечно. – Шотландец бросил на меня взгляд, проверяя, не разозлил ли господина его дерзкий ответ.

– Почему, изъяснись, а то получишь в голову.

– Ну как… Судьба моя связана с вами. Куда ваша милость, туда и я. Даже если вы направляетесь в пекло. Но все же хотелось бы знать: туда ли? Я хотя бы приготовился.

– В пекло? – Я взял кусок мяса, критически осмотрел его и взял другой. – Нет, не в пекло. В Родез.

– Если я спрошу вашу милость, зачем мы туда направляемся, вы будете ругаться? – На лице шотландца промелькнула лукавая улыбка.

– Уже спросил. Все-таки надо тебя вздуть, бестия хитрая. Не знаю, что тебе ответить… пока не знаю. Возможно, придется драться. Будешь?

– Обязательно, ваша милость. Это приятнее, чем поклоны бить. Что может быть лучше, чем горячая схватка и кровь врага на клинке? – убежденно заявил шотландец.

– А умереть не боишься? – поинтересовался я.

Мне показалось, что Тук отвечал совершенно искренне.

– Нет… – Шотландец помотал головой. – Для мужчины смерть с оружием в руках почетна.

– А пекло?

– Мне место там гарантировано. Так что не стоит и трепыхаться.

– Не юродствуй. Все могут быть спасены… и вознесены… – Попытался вспомнить какие-нибудь цитаты из Библии – и не вспомнил, поэтому решил дальше не продолжать.

Тук не ответил, молча перекрестился, достал из переметной сумы небольшой бочонок и положил к еде.

– Что это?

– Это, ваша светлость, тот напиток, про который благочестивый аббат Виталь дю Фур сказал так. – Тук приосанился и продекламировал с научным видом: – «Если пить арманьяк умеренно, он обостряет ум, помогает вспомнить прошлое, веселит, продлевает молодость и заставляет отступить немощь; излечивает подагру и язву при употреблении внутрь, а раны – при наружном применении, уменьшает зубную боль. Робкому человеку полезно подержать арманьяк во рту – это развязывает язык и придает смелость». – Шотландец плеснул на донышко деревянного стаканчика темной жидкости и протянул мне: – Это жженое вино, аббат назвал его «арманьяком», мне разочек довелось допить остатки после нашего настоятеля: отличная штука, ваша милость, хоть и не имеет изящества благородного вина. Надо употреблять осторожно, ибо арманьяк крепок и очень коварен.