– Привет, девчонки, – улыбался Старик Прокопыч, – гуляете?

– Здравствуйте, Прокопыч, очень рада вас видеть.

– Ксения, насколько я помню, мы пили на брудершафт… И немало.

– Да, извините… извини, пожалуйста, – Ксения действительно была рада. – Гуляем. Такое пекло…

– А по-моему, погода в кайф. Солнышко… И куда гуляете?

– Просто гуляем, никуда.

– Мы с Абдуллой встречаемся сейчас в «Маргарите». Это здесь недалеко.

– А, кафе на Патриарших, наслышана…

– Вано приехал – это его дружбан, художник, может, знаете?

– Знаю, пьет еще круче Абдуллы.

– Нет, он сейчас в завязке, подшился.

– Вот ужас! – воскликнула Марина.

– Что ужас, что подшился? Вот и я ему говорю – выковыряй ты эту гадость гвоздем. Сегодня обещал…

А Ксения смеялась:

– Марин, да он шутит, он еще такого порасскажет…

– А Вано болтался где-то по горным перевалам – он по этим делам. Наткнулся на заброшенные аулы, чего-то там нарисовал и, главное, такие байки заливает. Хотите, пошли, послушаем. Примем алкоголя…

– Пошли, хотим, – улыбнулась Марина, а Ксения на нее удивленно посмотрела, и сказала:

– Ну, пошли на часок. Заодно Ваське позвоним, у него сейчас как раз заканчивается работа.

Кафе «Маргарита» открытыми дверями смотрело на Патриаршие пруды. На улицу были вынесены белые ажурные столики, и за ними восседала музыкальная и прочая богемствующая московская публика. Публика уже прилично накирялась. Вано что-то рассказывал, размахивая руками, и все громко смеялись..

– Ну вот, – сказал Старик Прокопыч, – ребятам уже удалось немножко выпить.

Когда Ксения с Василием вернулись домой, часы пробили полночь. Василий был весел, слегка пьян, что-то рассказывая, говорил, что Вано, конечно, любопытный малый, а «Маргарита» – замечательное место. А у Ксении было смутно на сердце – веселый вечер оставил какой-то странный след.

«Ох, конечно, Абдулла все-таки бабник, – думала Ксения. – Он прямо пожирал Марину глазами, без конца, не стесняясь, пялился на ее ноги и в довершение ко всему поехал ее провожать. В его-то состоянии. Но Марина?..»

– Как ты думаешь, Марина была пьяна? – спросила Ксения у мужа.

– Вряд ли, такие девушки не напиваются, – ответил Василий. – Но Абдулла произвел на нее определенное впечатление. И я даже знаю, какое, – добавил он и заговорщицки подмигнул.

– Я никогда ее такой не видела. Понимаешь, она совсем другая. Что это с ней?

– По-моему, Марина относится к тому недоступному типу женщин, которым порядком осточертела собственная недоступность. Пардон за откровенность.

– Не говори так, мне почему-то сегодня показалось, что Марина – очень одинокий человек.

Но не это, совсем не это беспокоило Ксению. Потому что второй раз за этот день повторилась острая боль в висках; второй раз за этот день где-то вдали, над огромным городом, над острыми шпилями зданий и золотыми куполами церквей, а может быть, где-то глубоко, внутри себя, на самом дне той бездны, называемой памятью, слышала Ксения одинокий волчий вой.

Произошло это в беззаботной веселой «Маргарите», когда Вано с невозмутимым видом рассказывал историю о своем польском друге. Другу этому однажды зимой удалось так выпить, что он заявился к Вано в гости в четыре утра в одних трусах. Все покатывались со смеху, а Вано вдруг без всяких переходов заговорил о своей поездке, о горном Дагестане где-то на границе с Грузией, под самыми небесами, где Вано встретил этого старика. Старик жил в одном из двух вымерших аулов, был древний – он давно не помнил, сколько ему лет, – голубоглазый, и единственное, о чем он молил небо, – это послать ему смерть. А Ксения так и не поняла, рассказал ли Вано притчу, или он на самом деле видел аулы-призраки, парящие над миром в свете тревожной и яркой луны.