Никто, похоже, не знает, что на уме у Маккарти в этом году, но он представляет собой настоящую угрозу, и те, кто не воспринимал его всерьез, поняли свою ошибку на прошлой неделе, когда Маккарти предпринял атаку на Маски через несколько часов после того, как сенатор от штата Мэн официально объявил о своем выдвижении.

Washington Post напечатала на первой полосе под проникновенным заголовком фотографии их обоих, а также суровое предупреждение Маккарти, что он собирается возложить на Маски «ответственность» за его агрессивную позицию по войне во Вьетнаме, которой тот придерживался до 1968 года. Кроме того, Маккарти обвинил Маски в том, что тот был «самым активным проводником политики администрации Джонсона на съезде 1968 года».

Маски, казалось, был искренне потрясен этим нападением. Он немедленно созвал пресс-конференцию, на которой признал, что в прошлом был неправ по Вьетнаму, но теперь имеет «все основания изменить свое мнение». Объяснить его новую позицию было нелегко, но после признания «прошлых ошибок» он заявил, что теперь выступает «за как можно скорейший вывод войск из Вьетнама».

Маккарти лишь пожал плечами. Он уже сделал то, что хотел, и Маски получил свое. Сенатор сосредоточил усилия на своей изменившейся позиции по Вьетнаму, но, вероятно, гораздо больше его обеспокоила мстительная оценка Маккарти его роли на съезде Демократической партии в 1968-м. Видимо, это было главной костью в глотке Маккарти, однако Маски проигнорировал его выпад, и никто не спросил Джина, что он, собственно, имел в виду, высказывая это обвинение… Вероятно, потому, что невозможно понять, что случилось с Маккарти в Чикаго, если вы не были там и не видели этого собственными глазами.

Я никогда не читал ничего, что хотя бы близко объясняло, отчего я испытал на том съезде такое потрясение… И хотя я находился в самой гуще событий, я так и не сумел написать об этом сам. Даже спустя две недели, уже вернувшись в Колорадо, я не мог говорить об этом спокойно – по причинам, которые я, думаю, наконец-то начал понимать, но до сих пор не могу внятно объяснить.

Но я-то отправился туда в качестве журналиста, не испытывая ни малейшей личной симпатии ни к кому из кандидатов и не питая иллюзий по поводу исхода… Я не был лично вовлечен во все происходящее, так что нечего и пытаться понять, как события в Чикаго должны были подействовать на Джина Маккарти.

Я помню, что видел, как он переходил Мичиган-авеню в четверг вечером через несколько часов после того, как Хамфри произнес свою речь, в которой согласился баллотироваться в президенты, а затем он бродил в толпе в Грант-парке, словно генерал побежденной армии, пытающийся смешаться со своим войском сразу после капитуляции. Но Маккарти не мог общаться с людьми. Он едва был в состоянии говорить. Он выглядел как глубоко потрясенный человек. Да и говорить было уже не о чем. Кампания завершилась.

С Маккарти было покончено. Он вышиб из гонки президента, а затем с головой ринулся в фантастическую шестимесячную кампанию, которая видела и убийства Мартина Лютера Кинга и Бобби Кеннеди, и нападение чикагской полиции по указанию мэра Дейли на сотрудников избирательного штаба Маккарти, когда та ворвалась на их собрание в чикагском «Хилтоне» и начала все крушить. На рассвете в пятницу утром руководитель его кампании, опытный старый профессионал по имени Блэйр Кларк, все еще расхаживал по Мичиган-авеню у «Хилтона» в состоянии, близком к истерике, и даже его друзья боялись заговаривать с ним, потому что каждый раз, когда он пытался что-то сказать, глаза его наполнялись слезами и он начинал снова ходить взад-вперед.