В то же мгновение закрывавшее вход одеяло приподнялось и на пороге, с пистолетом в руке, вырос высокий русоволосый унтер-офицер.

Руки Штубера легли на пояс у пряжки. Однако трудно было предугадать, как он поступит в следующий момент: расстегнет ее или схватится за оружие.

– К чему все эти предосторожности, господин Беркут? – Громов сразу же обратил внимание, что сказано это было довольно спокойно. Даже несколько небрежно, с вызовом. – Да, вы действительно прибыли в крепость, но, согласитесь, по моему приглашению. Так цените мою элементарную вежливость. Неужели вы полагаете, что я не узнал вас, не понял, с кем имею дело?

– Не поняли и не пытайтесь разубеждать меня в этом, гауптштурмфюрер.

– В таком случае я разочарован, Беркут. По-моему, вы просто не готовы к… новым взаимоотношениям, – помрачнел Штубер. – Вообще не готовы, в силу своего мировоззрения, и в этом ваш недостаток.

– Но есть и некоторые достоинства.

– Есть, конечно, – Штубер медленно снял ремень, отбросил его в угол и тут же выхватил откуда-то из-под полы френча маленький, почти миниатюрный пистолетик; каким-то неуловимым движением выхватил его… – Я не буду стрелять! – предупредил не столько Беркута, сколько стоящего за порогом. – Но учтите: любой выстрел, ваш или мой, – и из крепости вам уже не вырваться. Да и не затем я приглашал вас сюда, Беркут, чтобы устраивать дуэли на швейцарских пистолетиках.

– Вот и отложите его в сторону, – пожал плечами Беркут, демонстративно вкладывая свое оружие в кобуру. – Мой ординарец спустится вниз и подождет там, а мы сумеем спокойно поговорить. Время у меня еще есть.

– Рад, наконец-то мы нашли общий язык, – воинственно ухмыльнулся Штубер.

«А у него это неплохо отработано: пистолетик из-под полы… – подумал Беркут. – И действительно великолепная реакция. Я даже не успел зафиксировать движение его руки».

Чтобы окончательно успокоить Штубера, он придвинул стул поближе к столу и сел. Гауптштурмфюрер недоверчиво покосился в сторону Мазовецкого, вернее, в сторону руки с пистолетом, потому что сам Мазовецкий уже стоял за порогом, втиснувшись в небольшую нишу.

– Подожди меня внизу, – не оборачиваясь, приказал Беркут по-немецки.

На минуту воцарилась тишина. Видимо, Мазовецкий раздумывал: спускаться или все же подождать у входа. А когда вновь послышались его шаги, Штубер воинственно улыбнулся, положил пистолетик на стол и указательным пальцем отодвинул его подальше. Затем медленно встал, поднял с пола свой ремень и тоже положил на стол.

«Неужто и впрямь сразу догадался, с кем имеет дело? – напряженно всматривался в его лицо Громов, словно хотел прочесть на нем ответ. – Нет, если бы догадывался, то и встретил, и говорил бы со мной иначе».

– Итак, жестами вежливости мы обменялись, – первым заговорил Беркут, когда Штубер опять сел на свое место и потянулся к бутылке с коньяком. – А теперь к делу. Хотя я пока что не спешу, времени у нас все равно маловато, поэтому слушаю вас, гауптштурмфюрер, слушаю. Я здесь по вашей инициативе.

– Каким образом старик сумел передать вам письмо?

– У нас отлично налажена почтовая связь.

– И все-таки? – гауптштурмфюрер налил в рюмки коньяку и одну из них пододвинул к Беркуту. Из своей сразу же отпил. Он, как мог, демонстрировал полное доверие.

– Мы ведь встретились не для того, чтобы выведывать друг у друга военные тайны?

– Ну, в любом случае вы уже кое-что выведали, – заметил Штубер. – Однако не будем об этом. Господин Беркут, я самым тщательным образом проанализировал сведения о вас, имеющиеся в досье различных служб. Еще прошлой осенью в окрестных селах, да и здесь, в Подольске, распространился слух, будто бы в наши леса заброшена особая команда парашютистов-диверсантов, то есть группа Беркута. И будто бы в ее составе прекрасно подготовленные разведчики, минеры и вообще ребята-сорвиголовы… Такова легенда. Но это – легенда. А изучив донесения, касающиеся ваших диверсий, я, как вы уже знаете, пришел к выводу, что группа возникла стихийно и состоит из окруженцев и гражданских лиц, не желающих контактировать с новой властью, одним словом, непрофессионалов.