– Только с тобой, драгоценная моя. Только в тебе.

Будто ощущал все ее эмоции, Бадоев не давал себе передышки. Как кегли в боулинге, скидывал женской попой книги и кубки с низких полок. Полировал нежными ягодицами обувную тумбочку и журнальный столик. Сместившись в горизонтальное положение, вдавливал Веронику в сиденье огромного дивана.

От той нежности, с какой целовал в машине, не осталось и воспоминания. Веронике порой ударить его хотелось за такой напор, но ударял он. До самой глубины. Ввинчиваясь в тугую плоть. Иногда дразня на входе и тут же погружаясь со звонкой оттяжкой.

Если это был способ свести с ума, то у Бадоева получалось.

Бедра двигались навстречу с сумасшедшей скоростью. Звуки влажных шлепков раздавались в тишине как похоронный марш женской гордости. А то, что происходило с телом, не поддавалось никакому пониманию.

Вероника себя не узнавала. Узкие пальцы выводили восьмерки на горячих мужских плечах, щупали мощные, окаменевшие от напряжения мышцы. А язык скользил по коже. Вылизывал каждый сантиметр, до которого получалось дотянуться. Губы оставляли засосы, будто это был не мужчина, а сладкий леденец. Самый вкусный на свете. Чистый наркотик.

Нет, не она это была. Другая. Дикая.

Не она шептала: «Еще!» – и сама стягивала с себя топ.

Не она била пятками по мужским ягодицам и царапала кожу на голове.

– Да... – Нервы звенели от напряжения.

Лёгкая дрожь с каждой секундой становилась сильнее, полностью лишая контроля над телом. А стоны все больше напоминали вой. Нечеловеческий. Надрывный, какой Вероника никогда не слышала и не представляла, что умеет издавать.

– Хорошая девочка. Горячая девочка.

Такой же безумный. С почерневшими глазами и желваками на скулах, Руслан будто кайф ловил от ее воя.

– Покричи для меня.

Закидывал ее ноги на свои плечи, проникая ещё глубже.

– Давай, добей меня, – хрипел на ухо, размазывая ароматную естественную смазку между ягодиц.

– Отпусти себя! – рычал в шею, проталкивая толстый палец в тугое колечко сзади.

И двигался.

Двигался.

Двигался...

Везде и сразу.

Вынести все эти ощущения было невозможно. Дискомфорт и острое удовольствие сплетались в пестрый клубок. От давления с двух сторон перехватывало дыхание. И сердце билось о ребра так сильно, словно требовало сойти с этого поезда. Прямо сейчас. Куда угодно. Лишь бы только уберечь себя.

Но машинисту все эти желания были до сиреневой звезды.

Диван держался. Бедра вколачивали член все быстрее и глубже.

И, как рыба, выброшенная на берег, Вероника жадно хватала ртом воздух. Загибалась. Колотилась от невозможного, безумного оргазма.

Захлебывалась внезапными слезами. Ничего не видела. Ничего не понимала.