Тихим, но твердым голосом заговорил Уолтер:

– Господин, сейчас не время.

Уильям неохотно кивнул. Он должен доставить Жильбера в имение Хамлеев. Дело слишком важное и не может быть отложено из-за бабы. Придется потерпеть.

Он взглянул на эту семью, на этих оборванных, голодных людей, которые были готовы до конца сражаться с двумя здоровенными мужчинами, вооруженными мечами и сидящими на конях. Он не мог их понять.

– Ладно, подыхайте! – бросил Уильям и, пришпорив коня, рысью помчался прочь.

Когда они прошли около мили от того места, где произошла встреча с Уильямом Хамлеем, Эллен сказала:

– Может, пойдем помедленнее?

До Тома наконец дошло, что он идет, делая немыслимо большие шаги. Да, он испугался. В какой-то момент казалось, им с Альфредом не избежать схватки с двумя вооруженными всадниками. А у Тома даже не было оружия. Ведь потянувшись было к молотку, он тут же с досадой вспомнил, что давным-давно выменял его на мешочек овса. Он не знал, почему Уильям в конце концов отступил, но ему хотелось убраться как можно дальше от того места, не то, неровен час, молодой лорд передумает.

Тому не удалось найти работу ни во дворце епископа Кингсбриджского, ни в других местах. Однако неподалеку от Ширинга находилась каменоломня, где, в отличие от строительных площадок, работники требовались круглый год. Конечно, Том привык к более квалифицированной и высокооплачиваемой работе, но об этом не приходилось и мечтать. Он просто хотел прокормить семью. Каменоломня эта принадлежала графу Бартоломео, которого, как сказали Тому, можно найти в его замке, что в нескольких милях к западу от города.

Теперь, после того как он сошелся с Эллен, положение казалось ему еще более безвыходным, чем прежде. Он знал, она бросилась в его объятия из любви, не задумываясь о последствиях. Очевидно, она не представляла, как непросто Тому получить работу. Она не могла допустить и мысли, что им не удастся пережить зиму, и Том старался не разрушать ее иллюзий, ибо всем сердцем желал, чтобы она осталась с ним. Но в конечном счете для женщины дороже всего на свете ее ребенок, и Том боялся, что однажды она все же покинет его.

Вместе они были уже неделю – семь дней отчаяния и семь ночей радости. Каждое утро Том просыпался, чувствуя себя счастливым и сильным. Но наступал день, его начинал мучить голод, дети уставали, а Эллен впадала в уныние. Бывали дни, когда добрые люди подкармливали несчастных – как в тот раз, когда монах угостил их сыром, – но случалось, что им приходилось жевать лишь тонко нарезанные кусочки высушенной на солнце оленины из запасов Эллен. И все же это было лучше, чем ничего. Зато когда опускалась ночь, они укладывались спать, жалкие и замерзшие, и чтобы согреться, крепко прижимались друг к другу. Проходило несколько минут, и начинались ласки и поцелуи. Поначалу Том порывался как можно скорее овладеть Эллен, но она деликатно останавливала его: ей хотелось продлить любовную игру. Том старался удовлетворять ее желания, сам сполна переживая восхитительные мгновения любовной страсти. Отбросив стыд, он изучал тело Эллен, лаская такие ее места, до которых у Агнес никогда не дотрагивался: подмышки, уши, ягодицы. Одни ночи они проводили, накрывшись с головой плащами и весело хихикая, а в другие их переполняла нежность. Как-то, когда ночевали в монастырском гостевом доме, а изнуренные дети уже спали крепким сном, Эллен была особенно настойчива; она направляла Тома, показывая ему, как можно возбудить ее пальцами. Он подчинялся, словно в сладком дурмане, чувствуя, как ее бесстыдство зажигает в нем страсть. Насытившись любовью, они проваливались в глубокий, освежающий сон, в котором не было места страхам и мучениям прошедшего дня.