Екатерина подалась вперед и заговорила, понизив голос.

– Послушай меня, – сказала она настойчиво. – Что бы на самом деле ни случилось, Мария должна притвориться, что брак состоялся как положено.

Элисон ощутила себя польщенной – кому еще выпадало вести столь откровенные, столь доверительные беседы с королевой Франции? Но сейчас важнее другое…

– Это может оказаться непросто.

– Сама понимаешь, свидетелям покажут не все.

– Да, но… – Элисон заметила, что котенок, которого она гладила, задремал.

– Франциск должен взобраться на Марию и поиметь ее – или притвориться, что поимел.

Девушку потрясла грубость королевы, но она быстро сообразила, что та чересчур обеспокоена, чтобы разговаривать обиняками.

– Кто объяснит Франциску, что нужно делать? – уточнила она столь же деловито.

– Ему объясню я. А ты потолкуй с Марией. Она тебе доверяет.

Элисон испытала прилив гордости: надо же, сама королева это заметила.

– Что мне ей сказать?

– Она должна громко и прилюдно объявить, что лишилась девственности.

– А если потребуют позвать доктора, чтобы тот подтвердил?

– Об этом мы позаботимся заранее, потому я тебя и позвала. – Екатерина достала из кармана платья маленький мешочек. – Вот, взгляни-ка.

Она протянула мешочек Элисон. Тот был совсем крохотным, не больше оконечности пальца; сшитый, казалось, из мягкой кожи, мешочек имел узкую горловину, перехваченную тонкой шелковой нитью.

– Что там?

– Это мочевой пузырь лебедя.

Элисон недоуменно посмотрела на королеву.

– Сейчас он пустой. Завтра вечером, когда я передам его тебе, в нем будет кровь. Ниточку завяжем покрепче, чтобы не протекло раньше времени. Пусть Мария спрячет мешочек под ночной рубашкой. Когда Франциск ее поимеет, взаправду или понарошку, пусть она дернет за нитку; кровь выльется на простыню, и все должны увидеть это пятно.

Элисон кивнула. Звучало разумно. Кровь на простыне после брачной ночи считалась главным признаком успешного соития. Все, кто увидит пятно, поймут, что за этим стоит, и всяким подозрениям будет положен конец.

Вот как женщины, подобные Екатерине, добиваются власти и располагают ею, с восхищением подумала девушка. Они действуют хитроумно и скрытно, прячась от посторонних взглядов, управляют событиями, пока мужчины воображают, что это они повелевают всем на свете.

– Мария справится? – озабоченно спросила Екатерина.

– Конечно. – Элисон ничуть не сомневалась, ведь отваги Марии было не занимать. – Но… Но что, если кто-то заметит мешочек?

– Когда кровь прольется, пусть Мария засунет его себе в дырку, как можно глубже, и не вынимает, покуда не останется одна и не сможет его выкинуть.

– Надеюсь, он не вывалится.

– Не вывалится, уж я-то знаю. – Екатерина невесело усмехнулась. – Мария далеко не первая, кто прибегнет к такой хитрости.

– Ясно.

Екатерина забрала у Элисон дремлющего котенка, и тот немедленно открыл глаза.

– Скажи честно, ты все поняла?

– Да, ваше величество, – ответила Элисон, вставая. – Все просто. Нужно только решиться, но решимости у Марии хватит на десятерых. Поверьте, она вас не подведет.

Екатерина улыбнулась.

– Отлично. Спасибо тебе.

Элисон вдруг пришла в голову мысль, заставившая нахмуриться.

– Кровь ведь должна быть свежей. Где вы ее возьмете?

– Пока не знаю. – Королева завязала розовую ленточку в бантик на шейке черно-белого котенка. – Но я что-нибудь придумаю.

Пьер намеренно выбрал день королевской свадьбы, чтобы попросить у грозного папаши Сильви Пало руки его ненаглядной доченьки.

Все в Париже в этот день, 24 апреля 1558 года, нарядились в свои лучшие одежды. Пьер выбрал синий дублет с прорезями, сквозь которые проглядывала белая шелковая подкладка. Он знал, что Сильви нравится этот его наряд. В нем Пьер выглядел куда пышнее и даже величественнее, чем позволяло себе здравомыслящее до скаредности окружение родителей девушки. Юноша подозревал, что Сильви отчасти тянется к нему из-за его манеры одеваться.