Джонатан пожал плечами.

– Мне в Севилье бывать еще не приходилось. На что она похожа?

– Мне нравится! Вино крепкое, девушки красивые, – ответил Барни. – А что с моей семьей? И какие новости из Кале?

– Шкип Бэкон привез тебе письмо от матери. А в остальном рассказывать пока нечего. Мы сами ничего толком не знаем.

Барни приуныл.

– Если бы с англичанами в Кале обошлись достойно, если бы им позволили жить и торговать дальше, они бы уже разослали весточки. Чем дольше ждем, тем понятнее становятся, что они либо в тюрьме, либо погибли.

– Много кто так говорит. – Тут Джонатана окликнули с палубы «Ястреба». – Ладно, мне пора делом заняться.

– Ты привез руду для Карлоса?

Джонатан покачал головой.

– Весь груз – сплошная шерсть. – Его снова позвали, с явным нетерпением. – Все, я пошел. Письмо занесу позднее.

– Приходи на обед. Мы живем по соседству, видишь, вон там, где дым? Место зовется Эль Ареналь, Песчаная Яма, там отливают пушки для короля. Спросишь Карлоса Круса.

Джонатан полез по канату на борт, а Барни двинулся дальше.

Его ничуть не удивило отсутствие новостей из Кале – этого следовало ожидать; но все же на душе сделалось тоскливо. Мать потратила лучшие годы своей жизни, спасая и развивая семейное дело, и Барни не мог не злиться на тех, кто украл богатство его семьи, и не мог не оплакивать утрату.

Прогулка вдоль реки оказалась бесплодной, он так и не нашел железной руды, которую можно было бы купить. У моста Триана он повернул обратно и переместился с набережной на узкие и кривые улочки города, куда уже высыпал местный люд, готовясь заняться повседневными хлопотами. Севилья была куда богаче Кингсбриджа, однако здешние обитатели выглядели весьма скромно. Испания являлась богатейшей страной мира – и одновременно самой консервативной страной на свете; здесь действовали строгие законы, запрещавшие одеваться вычурно. Богатые и знатные ходили в черном, а бедные одевались в поношенное бурое. Забавно, подумалось вдруг Барни, насколько убежденные католики схожи с убежденными протестантами.

Сейчас было самое безопасное время для прогулки по городу: воры и карманники по утрам предпочитали спать, за работу они принимались днем и по вечерам, когда люди от выпитого вина лишались бдительности.

Барни замедлил шаг, приближаясь к дому семейства Руис. Это внушительное кирпичное здание свежей постройки имело четыре больших окна на втором, главном этаже. Позже, когда солнце станет припекать, эти окна прикроют решетчатыми ставнями и толстяк сеньор Педро Руис устроится, изнемогая от жары, подле одного из них, точно лягушка в тростнике, и станет наблюдать за прохожими на улице. В этот ранний час сеньор Руис наверняка спит, ставни подняты, а окна распахнуты, и холодный утренний воздух проникает внутрь.

Задрав голову, Барни углядел ту, кого и рассчитывал увидеть – Херониму, семнадцатилетнюю дочку сеньора Руиса. Юноша пошел еще медленнее, любуясь девушкой, ее светлой кожей, густой волной иссиня-черных волос, искристыми и манящими карими глазами под черными как смоль бровями. Херонима улыбнулась ему и скромно помахала рукой.

Хорошо воспитанным девушкам не полагалось выглядывать в окна, тем более махать проходящим мимо парням, так что Херониму ждут неприятности, если кто-либо из родичей ее заметит. Однако она вполне осознанно выходила к окну каждое утро, и Барни прекрасно понимал, что только так она может с ним кокетничать. Ее постоянство немало его радовало.

Миновав дом Руисов, он остановился, ухмыльнулся – и пошел обратно, спиной вперед. Споткнулся, чуть не упал, состроил обиженную гримасу. Херонима захихикала, прикрывая ладошкой свои алые губы.