Я поднялась из-за стола и пошла вслед за Светланой Александровной. Странное чувство вдруг овладело мною. Что-то непонятное было в поведении старушки – только я не могла понять – что именно.

Мы прошли заваленную тряпьем и заставленную старой мебелью прихожую и оказались перед красной занавеской, скрывающей, как я поняла, вход в комнату Сергея Осокина.

Я невольно опустила руку в карман и коснулась пальцами тонкой стальной цепочки, змеей свернувшейся у меня в куртке. Обычно, в моем распоряжении было оружие всех конфигураций и видов, какие только могут быть, но, как я смогла убедиться за много лет работы в органах, оружие самое безотказное и удобное – собственное тело. К тому же в смертельное оружие можно превратить абсолютно любой предмет, имея, конечно, определенные навыки. А стальная цепочка – очень удобная штука.

За занавеской оказалась дверь.

– Вот тут, – осторожно касаясь пальцами двери, прошептала Светлана Александровна, – вот тут, – повернувшись ко мне, повторила она.

Я кивнула.

Торжественность и благоговение, с которыми Светлана Александровна открыла дверь в комнату Сергея, похожи были на торжественность и благоговение жреца, заглядывающего в святая святых своего храма.

Тонко скрипнув, дверь отворилась, и Светлана Александровна вошла в комнату, я – следом.

Комната была небольшая, самая обыкновенная – письменный стол, на котором лежали стопкой книги, узкая, безукоризненно заправленная кровать, шкаф для одежды и книжный шкаф. В комнате было полутемно – шторы были спущены, и мне показалось, что они никогда не поднимаются.

– Вот тут мой Сереженька и живет, – не глядя на меня, но улыбаясь, проговорила Светлана Александровна, – это он сам тут все устроил. Сам убирается в своей комнате, он хороший у меня мальчик, старательный. Нет, когда нужно, я тоже здесь все уберу, мне нетрудно… Я ведь сейчас не работаю… по состоянию здоровья, вот и пенсию мне платят… А посмотрите, какие обои!

Я посмотрела.

– Ничего обои, – похвалила я, – хорошие обои… Такие…

Тут я осеклась, а старушка, заметив это, тихонько рассмеялась.

Я подошла поближе. То, что я поначалу приняла за обои, были наклеенные на стены листы ватмана, сплошь покрытые рисунками.

– Это Сереженька сам рисовал, – сообщила Светлана Александровна, – правда, очень красиво получилось?

– Правда, – сказала я.

Я прищурилась.

С пола и до самого потолка – на бумаге, которой были заклеены стены, Осокин оставил тысячи крохотных – в четверть спичечного коробка – изображений звезд. Я почувствовала, что у меня начала кружиться голова, и на мгновение опустила глаза в пол.

Потом снова посмотрела на стены.

Спору нет, самодельные обои довольно оригинальны, только звезды в изображении Осокина получились странные и немного – я не могла не почувствовать это – жутковатые. Похожие в одно и то же время и на осколки разбитого стекла, и на невиданных многоногих чудовищ.

У меня опять начала кружиться голова, и мне вновь пришлось отвести глаза от стен.

Вот уж никогда не думала, что обыкновенные рисунки смогут так… взволновать меня.

– Так он… – заговорила я, двинувшись к письменному столу. – Сережа только демобилизовался?

– Да, да, – закивала старушка, – совсем недавно. Еще не успел работу найти…

Новая мысль мелькнула у меня.

– А что, – поинтересовалась я, – из армии его ждал кто-нибудь? Девушка?

Светлана Александровна долго молчала, прежде чем опять заговорить.

– Не хочу я… – с трудом выговорила она, – не буду про нее… Не любит она его. Он ее любит, а она его… Крутит только…

– Не дождалась? – кажется, невпопад спросила я.