Срываю связки каждый вечер, когда бьюсь в бесконтрольных приступах паники и истерики. Горланю так, что кровь в жилах станет. У всех. Не у меня. Я ничего не чувствую, кроме всепоглощающей боли, унижения, гнева и ненависти. Я ненавижу Джеймса Тернера. Я пытаюсь. Я хочу ненавидеть. Но не могу. И это ещё больше уничтожает меня.
Мама не отходит от меня ни на шаг. Снова вызвала моего психолога. А у меня при одном взгляде на эту женщину события трехлетней давности триггером отзываются, заставляя ещё больше выворачивать свое больное сознание.
Господи... Больная...
Опять какие-то трубки, врачи, люди в доме... Хочу, чтобы никого не было рядом. Никого. Хочу умереть. Просто сдохнуть в одиночестве и не знать мужчину, перевернувшего мою жизнь.
Джеймс...
Запрещаю себе думать. Запрещаю помнить. До крови царапаю кожу, когда хотя бы намек на воспоминание всплывает в воспаленной памяти, чтобы просто не чувствовать. Чтобы физическая боль перебила моральную. Но не получается - руки разодраны в кровь, делая мой изможденный вид ещё более жутким.
Я знаю, что он приезжал. Что находился в непозволительной близости от меня. Что орал не своим голосом, заставляя всю округу участвовать в развернувшейся семейной драме. А каждое его слово, каждая интонация на разрыв аорты - я хотела захлебнуться тем фонтаном крови, которое заливает вязкой густой жидкостью сердце... Хотела... Но не смогла. Проживала всю боль на живую. По свежим шрамам. И снова умирала. И когда надежды на то, чтобы выбраться из того ада, в который превратилась моя жизнь, не было, мама с какой-то странной неуверенностью зашла ко мне.
- Дорогая... - долгая пауза. Непозволительно долгая. - К тебе пришли...
- Я не хочу никого видеть.
- Это мужчина... Представился твоим другом. Очень переживает за тебя.
Медленно оборачиваюсь. Каждый раз вижу по маминым глазам, что превращаюсь в живой труп. Страх вперемешку с безысходностью является неизменным спутником взглядов всех членов моей семьи. Пенелопа Уильямс не исключение.
- У меня нет друзей мужского пола. Только Маркус. Но его сейчас не может быть здесь.
Каждое грубое слово, брошенное в дикой пляске всепоглощающей ненависти, обижает родительницу. Словно хлыст бьёт по самому чувствительному месту - материнскому сердцу. Понимаю, что обижаю ее неоправданно и несправедливо, но ничего не могу с собой сделать.
- Мэтью. Его зовут Мэтью.
Резко отталкиваюсь от спинки и сажусь на кровати. Голова кружится, заставляя балансировать в воздухе тощими руками, чтобы удержать равновесие. Мама, не дожидаясь моего разрешения, просто уходит, а буквально через секунду в проёме показывается точечный профиль гостья.
- Диана! - не приветствие. Раскат грома среди моей унылой комнаты. Дикий ступор мужчины, когда он способен рассмотреть, во что я превратилась. Спешный шаг широких шагов. Мощные предплечья на моих, почти просвечивающих, запястьях. И глаза в глаза: серые в карие, испуганные в безразличные, живые в мертвые. - Господи...
- Здравствуй, Мэт, - каждая буква вылетает жутким скрипом, выдавая мое истинное состояние. Мужчина так и застыл в непередаваемо ступоре, продолжая повторять только единственное слово. Господи.
- Я его просто убью... Убью, блять... Убью.
Неразборчивый шепот гоняеет воспоминания в голове, заставляя каждый раз возвращаться к одному единственному человеку. Мотаю головой из стороны в сторону, чтобы прогнать наваждение. Харрингтон замечает. Тянется ко мне в попытке обнять, но только больше усиливает разгоняющуюся истерику. Резко отскакиваю от протянутых рук и обхватываю своими себя, лихорадочно тряся головой и раскачиваясь на кровати. Слезы автоматом льются градом, вызывая ещё больший страх у Мэта.