– Неужели, это закончилось? Никогда не торчал на кухне столько времени.

– А я торчала. Могу провести у плиты весь день. Как-то раз я готовила без перерыва часов двадцать, пока не поняла, что уже не могу стоять на ногах.

– Ого, вы, наверное, в тот день потеряли рассудок.

Моё сердце превратилось в мягкую подушечку, куда втыкают иголки.

– Нет. Всего лишь отца.

– Извините, я не хотел…

– Всё нормально. Он умер так внезапно, что нам с мамой пришлось организовывать похороны впопыхах. Она была убита горем и не могла нормально салат размешать, не говоря уже обо всём остальном. Так что я отправила её в постель и в одиночку готовила поминальный стол.

Сколько бы лет ни прошло с того дня, эти воспоминания всё ещё хранились в памяти яркими вспышками боли. Не знаю, зачем я стала вдаваться в события своего печального прошлого здесь, на чужой кухне, перед чужим человеком, но слова вылетали сами собой.

– Мама так горевала, что не выдержала потери. У неё и так было слабое сердце, но смерть отца высосала из неё последние крохи жизни. И она ушла вслед за отцом всего через год.

– Боже, мне очень жаль.

– Спасибо. Но вы ведь и сами прекрасно знаете, каково это… Терять родителей. – Видя, как помрачнели его глаза, каким болотным оттенком затянулась серая зелень их глубин, я устыдилась. – Простите. Ваша сестра рассказала.

Как-то слишком тихо сделалось в доме, но ведь горе молчаливо и не имеет голоса. В этот миг нас с Томом выбросило за борт, в самый водоворот воспоминаний, но именно они протянули между нами ту тонкую ниточку, что связывала двух совершенно разных и, надо признать, выводящих друг друга из себя незнакомцев.

– Я, пожалуй, пойду. – Мне отчаянно захотелось сбежать, чтобы не портить это хрупкое единение.

– Даже не думайте!

Я замерла на полпути к выходу.

– Вы потратили весь вечер своего отпуска, накормили двадцать человек, а я только сейчас понял, что сами-то вы даже не ужинали. – Том что, не хотел меня отпускать? А я, похоже, не хотела уходить. – Да уж, плохой из меня хозяин, ничего не скажешь. За вашу помощь я как минимум должен накормить вас.

Всё внутри заволновалось, а моя уверенность пошла рябью, как стоячая вода озера, в которое бросили камень.

– Но у нас ведь не осталось ни съедобной крошки.

– Кое-что всё-таки осталось.

Том улыбнулся и достал с верхней полки мой грушевый пирог, о котором благополучно забыли во всей этой суете.

– Раскурим трубку мира? – Предложил он, ставя пирог на столешницу и пододвигая к ней два стула. – Вернее, съедим по кусочку пирога мира?

– Я назвала его пирогом благодарности.

– Думаю, у него может быть много имён. – Пожал плечами Том и протянул мне десертную ложечку.

Я колебалась всего миг – я ведь обещала себе держаться от Тома Хадсона и его тараканов подальше. Но мои собственные тараканы принялись наперебой уговаривать меня остаться. И я взяла ложечку и опустилась рядом с Томом. Так забавно было сидеть всего в полуметре от того, с кем ещё утром я не могла находиться в одной комнате, да что уж там, в одном городе. Но сейчас его компания была мне приятна.

Не успели мы притронуться к пирогу, как между нами протиснулась голова Техаса. Его ноздри танцевали, улавливая мельчайшие нюансы грушевого аромата. Он обиженно посмотрел на нас, когда мы в унисон рассмеялись.

– Он у вас такой обжора. – Заметила я, отправляя кусочек пирога в рот. Только сейчас мой желудок обвинительно заурчал, бранясь, что я так долго оставляла его без внимания. – Почему Техас? Вы нашли его в Техасе?

– Почти. – Обезоруживающе улыбнулся Том. – Около «Техас Фрайд Чикен». Заезжал за бургерами, оставил пикап всего на пять минут, чтобы забрать заказ, а когда вернулся этот наглец уже сидел в багажнике. Уж не знаю, как он туда забрался, он ведь был совсем ещё подросток. Но уже разбирался, где можно раздобыть приличной еды.