– А какие они? Какие модели? – Бобби почувствовал себя Даррено Макгейвином в «Майке Хаммере» и посоветовал себе не увлекаться. Это же не сериал. И все-таки очень увлекательно.

Тед покачал головой.

– Понятия не имею. Но ты все равно их распознаешь, потому что машины у них будут такие же, как их желтые плащи и остроносые туфли, и ароматизированный жир, которым они напомаживают волосы – броские и вульгарные.

– Низкие, – сказал Бобби.

– Низкие, – повторил Тед и энергично кивнул. Отхлебнул шипучки, оглянулся налай неумолчного Баузера… и несколько секунд сохранял эту позу, будто у игрушки сломалась пружинка или у машины кончился бензин. – Они меня чуют, – сказал он, – а я чую их. Что за мир!

– Что им нужно?

Тед обернулся к нему, словно застигнутый врасплох. Словно он забыл, что Бобби у него в кухне. Потом улыбнулся и положил ладонь на руку Бобби. Ладонь была большая, теплая и надежная – мужская ладонь. От этого прикосновения уже не слишком глубокие сомнения Бобби рассеялись.

– То, что у меня есть, – сказал Тед. – И остановимся на этом.

– А они не полицейские? Не секретные агенты? Или…

– Ты хочешь спросить, не вхожу ли я в «Десятку важнейших преступников», разыскиваемых ФБР? Или я коммунистический шпион, как в «Я вел тройную жизнь»? Злодей?

– Я знаю, что вы не злодей, – сказал Бобби, но краска, разлившаяся по его щекам, намекала на обратное. Хотя, что бы он ни думал, это мало что меняло. Злодей ведь может нравиться, его даже можно любить. Даже у Гитлера была мать, как любит повторять его собственная мама.

– Я не злодей. Не ограбил ни одного банка, не украл ни одной военной тайны. Я слишком большую часть своей жизни тратил на чтение книг и старался не платить штрафы – существуй библиотечная полиция, боюсь, она охотилась бы за мной. Но я не злодей вроде тех, которых ты видишь по телевизору.

– А вот типчики в желтых плащах, так да.

– До мозга костей, – кивнул Тед. – И, как я уже говорил, – опасные.

– Вы их видели?

– Много раз, но не здесь, и девяносто девять шансов против одного, что ты их не увидишь. Все, чего я прошу: поглядывай, не появятся ли они. Это ты можешь сделать?

– Да.

– Бобби? Что-то не так?

– Да нет. – И все же секунду что-то такое было – не нечто определенное, а лишь мелькнувшее ощущение нащупывания.

– Ты уверен?

– Угу.

– Ну, хорошо. Ну а теперь вопрос: можешь ты с чистой совестью – или хотя бы со спокойной совестью не сказать об этой части своих обязанностей матери?

– Да, – ответил Бобби без запинки, хотя и понимал, что это означает большое изменение в его жизни… и очень рискованное. Он боялся своей мамы – очень боялся, и страх этот лишь отчасти был связан с тем, как сильно она могла рассердиться и как долго заставлять его расплачиваться. Главное же заключалось в горьком ощущении, что любят его самую чуточку, и хотя бы такую любовь надо оберегать. Но ему нравился Тед… и было так приятно чувствовать на своей руке ладонь Теда – ее теплую шероховатость, прикосновение пальцев, почти узловатых в суставах. И ведь это не значит врать, а только сказать не все.

– Ты по-настоящему уверен?

«Если хочешь научиться врать, Бобби-бой, так начать умалчивать – самое неплохое начало», – зашептал внутренний голос. Бобби не стал его слушать.

– Да, – сказал он. – По-настоящему уверен. Тед… а эти типчики опасны только вам или всем? – Думал он о своей маме, но и о себе тоже.

– Мне они могут быть очень опасны. Очень. Для других людей… подавляющего большинства других людей, вероятно, нет. Хочешь узнать одну странность? Люди, в большинстве, их попросту не видят. Разве что они окажутся совсем уж близко. Прямо-таки кажется, что они умеют затемнять человеческое сознание. Ну, как Тень в старом радиосериале.