– Красный Fender Stratocaster, такого же цвета, как эти кроссовки, – ответил он мгновенно, как будто всю жизнь думал о том, что, собственно, ему нужно, а когда я пообещала передать просьбу, лицо его просияло.

Я попросила Бориса об интервью – прямо на мой плеер – перед отъездом. Это стало первым из многочисленных интервью в течение ближайших нескольких лет, и фрагменты его я привожу в этой книге.

Прежде чем попрощаться, Борис предложил сводить меня в церковь. Была православная Пасха, Борис формально человек православный, а по духу – проповедник терпимости, благожелательного отношения и знания всех религий. Моя мать была католичка, а отец воспитывался и рос в иудейской семье. Я росла в религиозном тупике, в результате чего у меня сформировалась подозрительность и невосприимчивость к способности любой религии как-либо исцелять или мотивировать человека. Тем не менее я согласилась. Религия в СССР была под полузапретом, но, как и ко многому другому, официальное отношение к ней было терпимое. Стоя у мягкого оранжевого цвета церковного здания вместе с Борисом и Севой, я видела в их глазах сомнение. Борис не мог представить себе, что, удаляясь от них и глядя на него в моих джинсах, моих кроссовках и с банданой на голове, я вдруг почувствовала, что обрела наконец веру. Он был свет, и, как всякое здравомыслящее, подчиняющееся чувству существо, я хотела следовать за этим светом.

Так это началось. В течение следующих двенадцати лет Россия стала моей жизнью. Я сдержала обещание и приезжала туда вновь и вновь. Я, наверное, стала первым гостем из Америки, который доказал Борису и Севе, что они неправы в своих сомнениях.

ПЕРВОЕ ИНТЕРВЬЮ

Джоанна: Как появилась ваша группа?

Борис: Группу мы вместе с моим школьным другом[15] основали в 1972 году. У нас не было настоящих инструментов, не говоря уже об усилителях, но нас это мало волновало. Мы начали писать собственные песни и поняли, что нам нужна группа. Вокруг нас стали появляться какие-то люди, в том числе и музыканты, – так это все и случилось. Никто никого ни о чем не просил – просто друзья, друзья друзей умели играть, и так у нас собрались приличные музыканты.

Джоанна: Кто пишет песни?

Борис: На 99% песни мои, но аранжируем их мы все вместе. Я приношу идею – играю тему, мелодию, предлагаю тот или иной вариант, затем мы начинаем репетировать – когда мы репетируем. Хотя обычно мы не репетируем.

Джоанна: Ты бы уехал из страны, если бы была такая возможность?

Борис: Мне кажется, то, что я делаю здесь, нужно людям. Им нужно то, что мы делаем, и если мы не будем этого делать, то этого не будет делать никто. Мы только сейчас начинаем создавать для себя место в структуре общества. Очень жаль, что раньше для таких, как мы, такого места не было. Раньше было как: ты либо подстраиваешься под то, как живут и как существуют остальные, либо остаешься верен своим принципам, делаешь то, что хочешь и что считаешь нужным, но тебя никто не слышит. Сейчас мы растем, и вместо того, чтобы останавливать нас, – хотя, хм, остановить нас они могут в любую минуту…

Джоанна: Как?

Борис: Они могут посадить нас в тюрьму или еще что-то в таком же духе, хотя сейчас уже это маловероятно. Они были бы не прочь, если бы у них появилась причина это сделать, но причины нет. И все же мы делаем нечто абсолютно противоположное тому, что существует в официальной культуре. Лет 15 назад такое было бы невозможно.

Джоанна: А почему это стало возможно сейчас?

Борис: Потому что никто толком не понимает, что происходит. Никто не знает, какой будет следующая официальная линия в искусстве, поэтому на всякий случай они позволяют существовать всему понемногу. Но мы не хотим ограничиваться немногим, мы хотим расти все больше и больше.