– Бутылки.

– Пил много? – сочувственно спросил прокурор. – Ну, это ты любил. Бывает.

– Нет. Пустые бутылки. Без этикеток. Много. В ряд.

– Вот оно, значит, как, – напряженно сказал Цыпин. – Значит, ты и его нашел. А я не верил, что в нашем районе… Эх-эх… Никто не верил, кроме тебя. А ты нашел.

– Кого?

– Подпольный цех по производству паленой водки. У тебя последнее время два важных дела было: маньяк этот и водка. То есть я не про питие твое. Хотя, чего греха таить, осуждал. Но за талант все тебе, Ваня, прощал, даже в преемники хотел рекомендовать. Старый я уже. Да-а… Ты уперся, что заводик этот не где-нибудь, а у нас под носом. В самом городе. А ведь область – она большая. Значит, нашел. Где, тоже не помнишь?

– Нет.

– Значит, там они тебя и саданули по башке. А потом опоили. Ну что, будешь работать?

– Не могу.

– Брось, Иван Александрович! Я тебе говорю: брось это, – сердито сказал Цыпин. – Кем я тебя заменю? Ну кем?

– Я все забыл. Ничего не помню о своей прежней работе. Кажется, я должен подать… Как это называется? – Он поморщился. – Прошение об отставке, да?

– Забыл, как называется? Вот и не вспоминай. Не будет тебе отставки. Я понимаю, что ты теперь человек больной. Возможно, что и придется тебя отпустить, раз все позабыл. Но я тебя Христом Богом прошу: приди на работу. Только два дела закрытых от тебя хочу: вспомни, кто этот маньяк и где подпольный цех по производству паленой водки. Или найди их снова. Вот это сделай – и с миром иди.

Цыпин широко развел руками. Иван согласно кивнул:

– Хорошо. Я приду.

– Вот и ладненько. Был бы ты здоровый, я бы тебе, как начальник, приказал: «Цыц! На работу шагом марш!» И дел бы на тебя, милок, навесил. Ох и навесил! А может, ты притворяешься? Ну-ну… Шучу… Иди, отдыхай.

– Спасибо. То есть слушаюсь.

– Молодец! Ох, Ваня, Ваня, понимаю я теперь, за что так любят тебя бабы! Хорош. Отъелся, отоспался. Хорош. Красавец. Ну не можем мы без тебя. Никак не можем!

Потом Цыпин подмигнул и таинственно сказал:

– Может, сигаретку хочешь? Не дают небось, а? Закурим?

– Я не курю.

– Бросил, значит? Молодцом! А я вот не могу. Может, и мне стоит глотнуть того зелья, которым тебя траванули, а? Забуду о вредных привычках. Ну-ну. Шучу. – И после паузы: – А может, ты и с бабами завязал?

Про баб он вспомнил потом. Когда в больнице появилась молодая, высокая – под стать ему и очень красивая женщина. Правда, проникла она за больничную ограду тайком и все время оглядывалась. Нашла его в саду вечером, когда эта Зоя с детьми уже ушла. Подкралась неслышно, присела рядышком на скамейку, прижалась крепким, стройным телом. Его обдало жаркой волной. Вот такие женщины ему всегда нравились, это точно!

– Ваня, Ванечка, а говорят, ты все забыл…

Уж этого он не забыл. Горячих, сладких поцелуев, от которых закружило всего, завертело. Мял руками ее тело и не мог оторваться. Потом увидел совсем близко загадочные, цвета воды морской глаза. Окунулся в них, поплыл, словно на ласковой волне закачался…

– Ну, как меня зовут? Ну как?

Он смотрел, не отрываясь. И, кажется, вспоминал. Такую женщину забыть невозможно. Вот это его!

– Оля.

– Ха-ха! Раньше Олесей звал. Оля! Ха-ха! Лучше уж тогда Аленой.

– Так ты не Ольга? – удивился он. Выходит, показалось?

– Ну, Мукаев, ты даешь! Ты из чьей постели в то утро выпорхнул, когда памяти лишился?

– Ты кто?

Она разозлилась:

– Ваня, ты это брось! У нас с тобой любовь не первый год. Олеся я. Леся. Ох. Все равно тебя люблю!

Оглянувшись, не видит ли кто, она снова принялась его целовать. Горячо, жарко. Гладила его плечи, пальчиками забираясь за ворот больничной пижамы, нежными губами трогала волосы на груди. Потом зашептала: