Ей так безмятежно влюбиться.
Трехглавый – конечно же, я был.
Одна голова – крокодилья.
Вторая – из мудрых – (змея, бы!)
А третья – с разбойничьей былью.
Стихи пишет первая морда,
За пояс другие упряча,
Споет, прочитает их гордо,
И две остальные – заплачут.
А птица из пуха и слуха
Их хвалит, и тянется клювом —
Красивая телом и духом,
И рвется: «Я тоже спою вам!
Я знаю, поэтому смею,
Хочу в его сердце забиться.
Как белая вьюга. Как фея.
Из неба стихов его – птица».
2016 г.
Она жила в плену
Она жила в плену
Скрипичных нот и грамот
И вся скрипичных форм была собой.
И на нее одну
Я был нацелен прямо,
И скрипке предлагал гитарный бой.
Был мир ее сваян
Из снов и репетиций,
И в час, когда шагала впереди,
Я был совсем не я,
И первых встречных лица,
Казалось, мне кричат: – Не подходи!
Но скрипке никогда
Не выйти замуж молча —
Оркестр должен вслед пролить слезу,
И нервных нот орда,
Что прежних не затопчет,
Должна звучать как ни в одном глазу.
Но кто её любил,
И с кем она плутала,
Знать не дано ни деке, ни груди.
И я в гитару бил,
Но боя было мало.
А лучший друг кричал: – Не подходи!..
2013 г.
Она – не моя
Бокал все полней и полней,
А в стенке бокала я с ней отражаюсь. Я с ней.
Она – не моя.
Она убежала от мужа. Ушла, уползла, как змея.
Она положила себя,
Как битую карту, рубашкой помеченной вниз.
Она – не моя.
И ночь для нее на сегодня не больше, чем просто каприз.
Про завтра не хочется знать.
Ей хочется сладкого – надо в него поиграть.
Она – не моя.
Ей надо вернуться назавтра, не зная, не помня, кто я.
А я не хочу потерять
И взять насовсем я ее не могу, не хочу.
Она – не моя.
А все-таки виснет рука и плывет у нее по плечу.
Громко и неслаженно
Оркестрик про любовь проголосит.
Зачем она со мной – неважно.
Зачем я с ней – поди, спроси.
1995 г.
Она принеслась
Она принеслась. И была для любви без конца мне —
Как белая птица, как облако, павшее ниц.
И я называл её в смех длинноногою цаплей,
Как самой красивой из всех раскрасивленных птиц.
С ней было легко, и в губах – удивительно сладко.
В гостиничной тьме был шальной упоительный дом.
И все, что на свете доселе считалось повадкой,
Мы с ней превращали в манеры в постели потом.
Она была – крик. Я в ответ был и кнут и рычанье.
И билась она, разрывая мне крыльями грудь,
Чтоб в этой груди не оставить ни капли печали.
И это был к сердцу единственно правильный путь.
2014 г.
Осеннее
Когда от ветра станут тусклыми
Прически кленов и рябин,
Моргает день глазами грустными
В немом предчувствии седин.
Таранит слух природы жалоба,
И дрожь отчаявшись унять,
У неба просит только малого:
На иней золото сменять.
Листва заблудшая слоняется
И превращается в дымы,
Что в три погибели склоняются
Перед могуществом зимы.
Затишья хрупкие, непрочные,
Ждут ливень, майскую грозу.
Но давят трубы водосточные
Скупую мелкую слезу.
В глазах под бойкими ресницами
Ещё июльское тепло.
Но миг – и эти искры птицами
На юг далекий повлекло.
Но миг – и все вокруг изменится,
Как на пол рухнувший хрусталь —
Улыбка-блик, событий пленница,
Сверкнув, расколется в печаль.
И дни вчерашние колосьями
Пойдут рассудку в жернова.
И лето, вдруг проснувшись осенью,
Сгорит до углей, как дрова.
1984 г.
Осень
Оставляю в бушующем лете
Я тебя навсегда. Навсегда.
Как в сгоревшей дотла сигарете,
От огня не оставив следа.
Но в казенных гостиничных шторах
Уцепилась и прячется лень.
В них расплачется осень так скоро
На стекле. На стекле.
Как усталыми звездами шают
Отслужившие службу слова,
Их, конечно, сотрет и смешает,
Если выудит, злая молва.
Отзвенит и ударится оземь
Шепелявое слово «прощай»,
И расплачется желтая осень
На груди у плаща.
Оставляю в бушующем лете