И ядрам пролетать мешала

Гора кровавых тел.


Изведал враг в тот день немало,

Что значит русский бой удалый,

Наш рукопашный бой!..

Земля тряслась – как наши груди,

Смешались в кучу кони, люди,

И залпы тысячи орудий

Слились в протяжный вой…


Вот смерклось. Были все готовы

Заутра бой затеять новый

И до конца стоять…

Вот затрещали барабаны —

И отступили басурманы.

Тогда считать мы стали раны,

Товарищей считать.


Да, были люди в наше время,

Могучее, лихое племя:

Богатыри – не вы.

Плохая им досталась доля:

Не многие вернулись с поля.

Когда б на то не божья воля,

Не отдали б Москвы!

<1837>


Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова

Отрывок

Над Москвой великой, златоглавою,

Над стеной кремлёвской белокаменной

Из-за дальних лесов, из-за синих гор,

По тесовым кровелькам играючи,

Тучки серые разгоняючи,

Заря алая подымается;

Разметала кудри золотистые,

Умывается снегами рассыпчатыми,

Как красавица, глядя в зеркальце,

В небо чистое смотрит, улыбается.

Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?

На какой ты радости разыгралася?


Как сходилися, собиралися

Удалые бойцы московские

На Москву-реку, на кулачный бой,

Разгуляться для праздника, потешиться.

И приехал царь со дружиною,

Со боярами и опричниками,

И велел растянуть цепь серебряную,

Чистым золотом в кольцах спаянную.

Оцепили место в двадцать пять сажен,

Для охотницкого бою, одиночного.

И велел тогда царь Иван Васильевич

Клич кликать звонким голосом:

«Ой, уж где вы, добрые молодцы?

Вы потешьте царя нашего батюшку!

Выходите-ка во широкий круг;

Кто побьёт кого, того царь наградит,

А кто будет побит, тому бог простит!»

1837

Владимир Бенедиктов

Москва

Дума

День гас, как в волны погружались

В туман окрестные поля,

Лишь храмы гордо возвышались

Из стен зубчатого Кремля.

Одета ризой вековою,

Воспоминания полна,

Явилась там передо мною

Страны родимой старина.

Когда над Русью тяготело

Иноплеменное ярмо

И рабство резко впечатлело

Своё постыдное клеймо,

Когда в ней распри возникали,

Князья, забыв и род и сан,

Престолы данью покупали,

В Москве явился Иоанн.

Потомок мудрый Ярослава

Крамол порывы обуздал,

И под единою державой

Колосс распадшийся восстал.

Соединённая Россия,

Изведав бедствия оков

Неотразимого Батыя,

Восстала грозно на врагов.

Почуя близкое паденье,

К востоку хлынули орды,

И их кровавые следы

Нещадно смыло истребленье.

Потом и Грозный, страшный в брани,

Надменный Новгород смирил

И за твердынями Казани

Татар враждебных покорил.

Но, жребий царства устрояя,

Владыка грозный перешёл

От мира в вечность, оставляя

Младенцу-сыну свой престол;

А с ним, в чаду злоумышлении

Бояр, умолк закона глас —

И, жертва тайных ухищрений,

Младенец царственный угас.

Тогда, под маскою смиренья

Прикрыв обдуманный свой ков,

Взошёл стезёю преступленья

На трон московский Годунов.

Но власть, добытая коварством,

Шатка, непрочен чуждый трон,

Когда, поставленный над царством,

Попран наследия закон;

Борис под сению державной

Недолго бурю отклонял:

Венец, похищенный бесславно,

С главы развенчанной упал…

Тень убиенного явилась

В нетленном саване молвы —

И кровь ручьями заструилась

По стогнам страждущей Москвы,

И снова ужас безначалии

Витал над русскою землёй, —

И снова царству угрожали

Крамолы бранною бедой.

Как божий гнев, без укоризны

Народ все бедствия сносил

И о спасении отчизны

Творца безропотно молил,

И не напрасно, – провиденье,

Источник вечного добра,

Из праха падших возрожденье

Явило в образе Петра.

Посланник боговдохновенный,

Всевышней благости завет,

Могучей волей облечённый,

Великий рек: да будет свет

В стране моей, – и Русь прозрела;

В ряду его великих дел

Звезда счастливая блестела —