Пока Кроссман размышлял, как поступить, из автобуса за ресторанчиком наблюдал Виктор Плант, которого начальник службы безопасности назначил руководить операцией по захвату беглеца.

– Шеф, здание полностью блокировано, – услышал он в наушнике гарнитуры доклад одного из оперативников.

– Никаких активных действий не предпринимать! – велел Плант. – Одному снайперу занять позицию так, чтобы простреливалась улица у главного входа, другой пусть блокирует, на всякий случай, технический выход, откуда объедки вывозят.

– У нас внутри пятеро оперативников в штатском! – сообщили в эфире. – Мы можем без шуму и пыли ткнуть клиента шокером, а потом вы загоните внутрь группу захвата под видом «скорой». Комар носа не подточит!

Плант задумался.

– Нет, – все же ответил он. – Долго клиент там не просидит. Нажрется, и выйдет. А тогда уже отработает снайпер.

– Какой смысл его убивать, если можно взять тепленьким? – удивленно спросил в эфире командир группы захвата.

– Потому что приказы не обсуждают! – волевым тоном отрезал Плант.

Между тем сущность, слившаяся с Кроссманом, раскинула невидимые никому щупальца во все стороны и собирала, впитывала и анализировала получаемую информацию. Она не понимала ни одного из человеческих языков, она оперировала лишь действиями и намерениями, собирая их в понятную ей картину. Для нее не было разницы между произнесенной фразой, жестом, записью в журнале, или радиоволной. Для нее это все было просто информацией. Чьими-то побуждениями к тем или иным действиям. И когда в окружающем пространстве мелькнула идея пули с сердечником из реликта, тварь завибрировала от беспокойства. Она прекрасно понимала, что такое реликт, и как он способен воздействовать на нее. Реликт был единственный фактором, который способен остановить ее, ограничить, или даже убить. Что угодно она могла допустить, только не контакт с реликтом.

Пока тварь шарила щупальцами восприятия в окружающей информационной среде, Кроссман пребывал в крайне нестабильном состоянии. Его словно парализовало. Он не падал со стула, но не мог пошевелить никакой частью тела, не мог произнести ни звука. При этом он все видел сквозь багровую пелену, как на стройплощадке, и все слышал, но как-то странно, словно чужая речь утратила приписанный словам смысл, а превратилась просто в набор изменений давлений воздуха на барабанных перепонках. В звук, как он есть.

Сознание оказалось оттеснено вглубь личности. Оно продолжало работать, но перестало контролировать тело. Лишь подсознание выполняло привычные ему функции поддержания дыхания, сердцебиения и температуры тела. Кроссман не мог припомнить, чтобы до такой степени когда-то терял контроль над собой. Тем не менее, он чувствовал, как информация из окружающего мира вливается в его мозг, словно по проводам, создавая не словесные оценки, а лишь яркие образы, окрашенные инстинктивным ответом. Сущность, контролирующая тело, не знала ни слова «снайпер», ни слова «сердечник», ни слова «реликт». Но при этом понимала любой из этих образов на уровне того, как они способны изменить ее собственное состояние.

Воспринимая энергию радиоволн, изменения звукового давления, перемещение и расположение энергетических сгустков тепла и массы, сущность пришла к выводу об опасности ситуации, в случае выхода наружу. И, без затей, заблокировала тело Кроссмана в сидячем положении. Он остался за столом, перед ним на подносе лежал недоеденный бутерброд, но никаким усилием разума или воли он не мог изменить ситуацию. Он словно превратился в статую, в манекен, внутри которого теплится разум.