Усталую, оглушенную последними событиями Неверфелл проводили в небольшую прелестную комнату в городском доме Чилдерсинов и сказали, что теперь она принадлежит ей. Неверфелл там очень понравилось, но следующие восемь часов она тщетно пыталась уснуть на маленькой кровати с балдахином и мягким золотым покрывалом. Рука так и тянулась погладить невесомый полог, однако Неверфелл привыкла спать в грубом гамаке и никак не могла устроиться на жестком матрасе. В комнате пахло не дремлющими сырами, а сухими фиалками, и тишину наполняли незнакомые шорохи. К тому же за день в голову Неверфелл набилось столько мыслей и картин, что теперь мозговые шестеренки отказывались угомониться. И наконец, ей чрезвычайно мешали часы в форме петуха, которые стояли на туалетном столике. На циферблате было только двенадцать чисел, часы тикали непривычно громко, но хуже всего было то, что они не били. Напрасно Неверфелл ждала, что они нарушат обет молчания: час проходил за часом, а в комнате раздавалось лишь размеренное тиканье. Наконец Неверфелл не выдержала, подсела к часам и сделала то, что делала всегда, когда выбивалась из ритма времени и пыталась успокоить разгоряченный разум.

Должно быть, в какой-то момент она сама не заметила, как уснула, уткнувшись лицом в кучу деталей, поскольку резкий стук застал ее сидящей за столом. Неверфелл заморгала и, пошатываясь, побрела к двери. На пороге стояла Зуэль в белом платье.

– Ты еще не оделась! – ахнула она. – Разве будильник не разбудил тебя час назад?

Зуэль посмотрела за спину Неверфелл и сверкнула глазами, увидев наполовину разобранные часы, кучку шестерней на кружевной салфетке и остроклювую голову чуть в стороне.

– Неверфелл! Это ты разобрала часы?

– Я чинила их! – заикаясь, ответила Неверфелл. – Хотела сделать так, чтобы они били. Мне сказали, что все в этой комнате мое, и я решила, что никто не станет возражать, если я…

– Но это не значит, что тебе разрешили ломать вещи. Ты можешь пользоваться ими, но нельзя творить все, что тебе вздумается. – Зуэль глубоко вздохнула и пригладила волосы рукой. – Ладно. Скорее одевайся, не то мы опоздаем к завтраку.

Торопливо натянув платье, Неверфелл присоединилась к Зуэль в коридоре и с удивлением обнаружила, что остальные Чилдерсины тоже уже проснулись.

– Почему все встают одновременно? – шепотом спросила она. – Неужели вы спите не по очереди, чтобы кто-то обязательно бодрствовал?

Такой порядок вещей казался ей очень странным и непродуманным. Зуэль покачала головой.

– Мы всегда завтракаем вместе в Утренней гостиной, – ответила она. – Дядя Максим верит в семейные узы и настаивает на том, чтобы хотя бы раз в день мы собирались за одним столом. Должно быть, так заведено в надземном мире, и он хочет, чтобы мы следовали его примеру. Дядя Максим очень интересуется надземным миром. Он даже заставляет нас жить по его времени.

Зуэль махнула рукой на стену, и Неверфелл заметила, что они прошли мимо еще одних часов с таким же непривычно голым циферблатом.

– Но ведь… тогда… получается, что время на ваших часах отличается от остального времени в Каверне, – пробормотала Неверфелл. Будущая жизнь в доме Чилдерсинов вдруг представилась ей очень запутанной.

– Так и есть, – кивнула Зуэль. – Но мало кто отваживается перечить дяде Максиму, так что он почти всегда и во всем оказывается прав. Мы стали жить по надземному времени, когда мне было семь, и знаешь что? Никто в нашей семье с тех пор не выбился из ритма.

Неверфелл подумала, что, возможно, поэтому Чилдерсины пышут здоровьем и полны жизни. В Каверне легко было заметить тех, кто постоянно выбивается из ритма. Этих людей отличал лишний вес, мыльно-бледный цвет кожи и общий болезненный вид. Чилдерсины, напротив, выделялись чистой кожей, ясным взглядом и удивительной бодростью.