Выкрикнув это, он сунул трость между прутьями клетки и ткнул ею пернатого паренька.

Тот посмотрел на нее – и выхватил с такой легкостью, словно перышко в своем наряде поправлял. Потом швырнул обратно владельцу и, тотчас потеряв к трости интерес, вновь уставился на толпу. Зазывала взахлеб перечислял чудеса Эрлаха… София же заметила устремленный на нее взор пленника. Вот он поднял руки, взялся за прутья… Софии показалось, будто он прочел ее мысли и был готов вот-вот с нею заговорить. Она почувствовала, что краснеет, но взгляда отвести не могла. Она и с места сдвинуться была не в силах – да, собственно, и не хотела.

– Эй, милочка! – с трудом пробился к ней чей-то голос. Ее трясла за плечо та молодая женщина из очереди. – Ты ведь, кажется, спрашивала трамвай в город? Беги, дорогая, вон он идет!

София с трудом оторвала глаза от юного дикаря. Да, трамвай в самом деле подходил к остановке. Если она поторопится, как раз успеет вскочить в вагон. София еще раз покосилась на пленника. Тот продолжал все так же сосредоточенно смотреть на нее…

Она побежала на остановку.

Кто может знать, позволено ли нам

Растрачивать дар речи благородный?

К каким безвестным ныне берегам

Прибудет наш глагол, к каким народам?

Облагородит ли на Западе миры,

Что в хаос погрузились до поры?

Сэмюел Дэниел. Музофил. 1599 год

София жила у Шадрака в южном районе Бостона, в доме тридцать четыре по улице Ист-Эндинг. Это был крепкий кирпичный особнячок, выстроенный прадедом Софии. Белые ставни, разросшийся плющ и кованая железная сова, не слишком заметная над входной дверью, – дом как дом на тихой улице, ничем особо не выделявшийся среди других. Правда, здесь на красной двери имелась небольшая, хвойно-зеленого цвета вывеска, гласившая: «Шадрак Элли, картолог». Правду сказать, большого смысла в ней не было, ведь всякий, кому мог понадобиться Шадрак, и без того совершенно точно знал, где его искать. Более того, любому заинтересованному лицу было известно, что скромная надпись «картолог» в очень малой степени отражала действительный охват его деятельности. Шадрак был еще и географом, историком, исследователем. Профессором в университете и частным консультантом, работавшим с учеными и правительственными чиновниками. Словом, всякий, кому требовалось мнение эксперта по истории и географии Нового мира, безошибочно находил дорогу к двери Шадрака.

К нему шли просто потому, что он считался лучшим. В то время как бóльшая часть мира была на картах сплошным белым пятном и мало кто имел представление более чем об одной-двух эпохах, Шадрак являлся настоящим кладезем знаний. Несмотря на его молодость, никто не мог с ним равняться ни в научной эрудиции, ни в искусстве составления карт. Он свободно владел историей всех известных материков и разбирался в картах каждой цивилизации, разведанной исследователями Нового Запада, а самое главное – сам превосходно чертил. Поговаривали, что его учитель, великий мастер, расплакался от изумления и восторга, когда юный Шадрак Элли представил свою первую полную карту Нового мира. Точность в его работах сочеталась с художественным изяществом, но этого может добиться и любой ремесленник-рисовальщик; Шадрака же выделяли среди прочих именно его бездонные знания.

Подрастая в окружении блистательных дядиных работ, София не привыкла считать их исключительными и необычными. Картография в ее представлении была благородной, ученой, но в то же время довольно неопрятной профессией. Дом тридцать четыре по улице Ист-Эндинг от подвала до чердака был увешан картами древних, современных и вовсе вымышленных миров – на стенах в буквальном смысле не осталось свободного дюйма. Всюду – перья, компасы и карты, карты, карты, разложенные и свернутые в рулоны. Они уже заполонили гостиную и кабинет и даже на кухне вели наступление из дальних углов, подбираясь к середине. Пергаменты и чертежные принадлежности валялись на столешницах и в ящиках столов. Среди этого рабочего беспорядка София была этаким подвижным островком аккуратности: проходя по дому, она задвигала на место готовые выпасть книги, сворачивала в трубку листы бумаги, собирала рассыпавшиеся перья… В общем хаосе выделялись два места, где царил относительный порядок: комната Софии, куда пробрались лишь несколько избранных карт и книг, и квартирка на четвертом этаже, где обитала их экономка, миссис Клэй.