Внутри все еще пел страх, страх, что встреча с врачом не принесет ничего, что все окажется зря и страх того, что я могу потерять самого близкого и родного мне человека, ради которого я и в ад спущусь, если понадобится.

Я шла по длинному коридору клиники, стук собственных каблуков бил стальным молотом по нервным окончаниям, а внутренняя молитва с каждым шагом становилась все неистовей, яростней, отчаянней.

Медсестра постучала в дверь кабинета и открыв ее, пригласила меня пройти внутрь.

– Доброе утро, Андрей Владимирович! Я Инга Аверина от Колесникова.

– Здравствуйте! Проходите, присаживайтесь. Мне сообщили о вас – Куликов указал на стул напротив своего стола.

Пока он просматривал принесенные мной бумаги, я молилась всем богам и не только им. Тишина и его молчание душило, перекрывая дыхание. Я пыталась быть объективной и трезвомыслящей, мне хотелось быть более хладнокровной и способной принять любой итог, но я не могла. Это как в падающем самолете не остается атеистов, все становятся неистово верующими и молят лишь об одном- чтобы выжить. Моя жизнь была этим падающим самолетом.

– Инга Аркадьевна, – прервал поток моих мыслей Куликов, – скрывать не буду состояние вашей матери тяжелое. И при проведении операции при таких показателях существующие риски увеличиваются…

– Андрей Владимирович, простите, что я вас перебила. Я за эти месяцы выслушала огромное количество мнений и прогнозов. Никто не дал нам шанса даже на операцию, а без операции речь уже не о рисках, ибо итог только один. Меня волнует единственный вопрос: возьметесь ли вы оперировать?

После заданного мной вопроса повисла пауза. Куликов снял очки, положил руки на стол и смотрел на меня, будто взвешивая все «за» и «против» на своих внутренних весах.

– Я возьму вашу мать на операцию, если ее показатели будут в пределах допустимого. Сегодня можете переводить ее в нашу клинику, сделаем свежие анализы, проведем все необходимые процедуры и если все будет стабильно, будем готовиться к операции, – эмоции словно волной окатили мое тело, вызывая поток мурашек и дрожь от захлестнувшей меня благодарности к этому человеку.

– Спасибо вам, – горло сдавило спазмом, а к глазам подступили слезы, на мгновение сжала веки, не давая им пролиться. Шанс был, он есть, и мы обязательно его используем, мам.

– Пока еще рано благодарить, Инга Аркадьевна, – грустно улыбнувшись одним уголком губ, произнес Куликов.

– Вы дали надежду, это уже немало, поверьте мне.

После встречи с Андреем Владимировичем я летела будто на крыльях в клинику, где лежала мама. Переговорив с недоайболитом, отправилась в палату к маме. Кстати, недоайболит на радостях, что в скором времени от нас избавится, пообещал, что уже сегодня подготовит все необходимое для перевода, и даже помощь с транспортировкой предложил. От последнего отказалась, забирать будет машина и врачи центра Куликова.

– Доброе утро! – произнесла, тихо заглядывая в палату, боясь потревожить, вдруг мама спит. Но она не спала. Света помогала ей с завтраком после того, как начался сильный тремор в руках, ей стало тяжело самой принимать пищу.

– Инга, доченька, – ее голос был слаб, да и она сама сильно похудела, мне в последнее время отчего-то всегда хотелось плакать, когда я видела ее, но я держалась. Улыбалась ей, не давала возможности расклеиться и потерять веру. Это тяжело видеть, как самый близкий тебе человек буквально тает на твоих глазах, как жизнь, что всегда била в ней ключом, утекает будто песок сквозь пальцы. Это невыносимо, это больно, и не только из-за понимания возможной потери, но и от осознания собственного бессилия.