Фотографии, и правда, получились классными, но это наверняка больше заслуга фотографа, чем моя.

- Мелкая, ты у меня просто нереальная красотка. Не будь я твоим парнем, сам отвел бы тебя в модельное агентство и стриг бабки.

- Пфф, кому я там нужна? Ни роста, ни модельных параметров.

- Модельные - это те, что больше подойдут костюмным вешалкам? Этакие плечики на ножках, да? Радуйся, что у тебя их нет. Это я тебе как мужик говорю.

Закатываю глаза, но его слова мне, конечно же, дико приятны.

- Пусть так. Но все равно меня не возьмет ни одно агентство - я слишком стара, чтобы становиться моделью.

- Че, Юлька твоя младше? - теперь его очередь фыркать.

- Она не сегодня начинает, - парирую я.

- Ладно, пустой спор, - первым сдается Никита. - Моделлинг тебе по-любому не светит, хоть годишься ты, хоть нет. Чуть не забыл… - добавляет он и шлепает босиком по ламинату в прихожую, где берет что-то из кармана джинсовой ветровки.

Возвращается в гостиную и протягивает мне увесистую связку ключей без брелока.

- Это тебе.

- Что это?

- Ключи от этой квартиры.

- А зачем они мне?

- Ну не знаю, - пожимает он плечами. - Можешь жить, можешь приходить иногда. Вдруг тебе захочется побыть одной, меня повспоминать в тишине, - улыбается дразняще. - Или поспать в нашей постели.

- Я о тебе и так не забуду ни на минуту, - как ни стараюсь я держаться, в конце фразы голос все равно дрожит, а в горле образовывается гигантский ком, как в горах во время схода лавины, и я замолкаю.

Никита сразу садится рядом, придвигает меня к себе и обнимает за плечи.

- Не грусти, чуччи, - его голос тоже звучит необычно, с явным надрывом, но ведь мальчики не плачут.

Я поднимаю на него взгляд разом увлажнившихся глаз. Он прислоняется ко мне носом и продолжает шепотом:

- Я буду безумно по тебе скучать. По твоему запаху, по твоим волосам, по веснушкам на носу…

- Каким еще веснушкам? - возмущаюсь я, несмотря на торжественность момента и приятность всего сказанного до них, и ком в горле волшебным образом испаряется.

Я знаю, что веснушки у меня есть, проступают ближе к лету, но мне нравится думать, что они едва заметные, и мне удается скрыть их под разумным слоем бибишки чуть более загорелого оттенка, чем моя чересчур бледная кожа.

Вскакиваю с дивана и, стыдливо прикрывшись простыней, будто не я только что позировала в откровенной фотосессии, следую его же маршрутом до зеркала у входной двери. Смотрю на себя вблизи и со вздохом убеждаюсь, что тональник, действительно, подстёрся, и предательские веснушки радостно вылезли на всеобщее обозрение.

- Возьмешь ключи? - спрашивает Никита, по-прежнему держа их в руке.

- Возьму, - киваю. - Буду сюда любовника водить.

- Какого любовника? - опешивает он и сжимает ключи в кулаке, когда я к ним тянусь.

- Подслеповатого. Который не будет тыкать мне в лицо моими недостатками.

- Какие же это недостатки? Так, крошечное несовершенство, - улыбается Белов и, поднявшись, целует меня в веснушчатый нос, в скулу, в щеку - видимо, там тоже видит коричневатые точки, потом в ухо, и так увлекается, что на некоторое время мы забываем и о моих несовершенствах, и о его ключах.

А потом лежим, обессиленные и удовлетворенные. Счастливые, но грустные. Так и не уснув до утра.

- Я тут подумал, - говорит он, нарушая тишину, в которой мы без слов прощались друг с другом, пальцами расчесывая мои волосы от макушки до спутанных концов. - Раз моя пачка перестала быть носибельной, я хочу дать тебе взамен кое-что другое. Чтобы всегда было с тобой.

- Что? - спрашиваю без интереса.