От своего открытия Нестеров почувствовал горячие толчки в голову, и с языка готовы были сорваться резкие и обидные слова.

– Прости, Лида, я схожу за дровами, – сквозь зубы процедил Нестеров и вышел во двор.

Он долго стучал здесь топором, без особой необходимости размельчая березовые поленья. Вернулся успокоенный, внутренне подготовившись рассказывать о своей поездке.

Лида настолько была увлечена своими чувствами, что не обратила внимания ни на его сдержанность, ни на сухость его сообщения о путешествии. Она часто вздыхала, закидывала руки за голову, как бы напоказ выставляя свою не по фигуре пышную, высоко подобранную грудь. Несколько раз она забрасывала ногу на ногу, и Нестеров видел ее голые ноги и кружевные панталоны. Он отводил глаза в сторону, но Лида делала вид, что не замечает его смущения. Она ушла молчаливая, сдержанная и непонятная. Уже стемнело, и он предложил ей проводить ее до больничного городка.

– Миша, не насилуй себя, – тихо, почти с рыданием, сказала она и, накинув белый платок, висевший на плечах, на голову, вышла, не обернувшись.

А дня через три Лида вновь появилась в доме Нестерова. Она была сейчас уже другой: будничной, уставшей, виноватой. Из того костюма на ней была только юбка. Лида забилась в угол и сидела, сжав плечи.

– Ты здорова, Лида? – присматриваясь к ней, спросил Нестеров, гремя чайником.

– Вполне, Миша.

– А все-таки ты какая-то иная сегодня…

– Не нравлюсь я тебе, Миша, никакая: ни наглая, как тогда, ни тихая, как теперь. – Ее бледное лицо стало совсем мрачным, губы шевелились в судорожной улыбке, глаза останавливались на одной точке.

– Может быть, поговорим, Лида?

– Поговорим, Миша.

– Что тебя мучает, Лида?

– Ты мучаешь, Миша.

– Я? Вот уж не представляю себя в роли мучителя…

– Ну, может быть, это и резко сказано, – уловив в его голосе нотку обиды, начала смягчать Лида. – А все-таки тяжко мне стало с тобой, Миша…

– Да почему? Ты что-то, Лида, преувеличиваешь. Ответь, почему? Что произошло?

– Представь себе, если б тебя не было… Только ты не обижайся… Ты же знаешь, я преклоняюсь перед тобой бесконечно… Ну вот: тебя нет, и я вольна принять любое решение, совершить любой поворот в жизни… А при тебе не могу… Ты как часовой моей совести, который стоит в стороне и сторожит меня… Хотела смягчить тебя, стать любовницей, что ли… И это ты отвергаешь. И оттого еще горше… – Лида глотала концы слов, перешла на шепот, нос ее сразу вспух, покраснел.

– Бог с тобой, Лида! Ты все истолковала не так. Будь вольна, принимай любое решение… Ни в чем, совершенно ни в чем я тебя не упрекну. И нисколько не меньше буду уважать тебя как близкого человека моего друга. Что произошло-то? Скажи, если можно! – Нестеров разволновался, зашагал по комнате – в один угол, в другой… Никак не думал он, что жизнь может приобрести такой оборот.

– Замуж я собралась, – выдохнула Лида и насторожилась вся, будто в ожидании удара.

– Полюбила? – горячо спросил Нестеров и подумал: «И я вот полюбил… И все идет, как должно идти в этом мире… И память о дорогих людях нельзя превращать в оковы для живущих…»

– Возможно, и полюбила… Возможно, Миша, потому что после Степы полюбить снова нелегко…

– Ну и будь, Лида, сама себе судьей. Решай, как хочешь: знай, я убежден в этом, Степа, появись он на мгновение, не осудил бы тебя… Скажи только, кто он, этот счастливец, которому судьба дарит такую прекрасную женщину, как ты, Лида?

– Ну, скажи мне, Миша, скажи только чистосердечно: ты не презираешь меня?

– За что, Лида? Ведь Степа, умирая там, на войне, не накладывал на тебя вериг. Вспомни, что написано у нас в «Клятве дружбы»… Неужели ты не веришь мне, Лида?