– Не спрашивайте меня, мисс Энн, – отвечал этот обломок военной славы, приваливаясь к стене дома то одним боком, то другим. – Я, вы знаете, был только в пехоте и не больно-то разбираюсь в кавалерии. Да куда уж мне, старику, что я теперь смыслю.

Однако дальнейший энергичный нажим заставил его порыться в запасе своих изъеденных молью воспоминаний и извлечь оттуда кое-какие смутные обрывки малонадежных сведений. Солдаты, как видно, раскинули здесь лагерь. Те, что пришли раньше других, – это, верно, топографы. Они прибыли первыми, чтобы измерить площадку. А тот, что с ними, – это, видать, квартирмейстер.

– И вот, глядите, полк подошел, а у них уже все готово, – добавил старик. – А потом они… Ну и дела! Кто бы мог подумать, что наш Оверкомб доживет до этакого дня!

– А что потом?

– А потом… О чем это я… Ну вот, вылетело из головы, – вздохнул Симон. – Ах да! Потом они поставят, понимаете ли, палатки и стреножат лошадей. Да-да, так. Правильно.

Тем временем колонна походным порядком уже поднялась на холм, являя взору весьма живописное зрелище на этом возвышенном месте, на фоне бледно-голубого неба, под теплым солнцем. Белые лосины, высокие сапоги, блестящие кивера, отделанные галуном, – форма всадников была яркой и красивой… Да к тому же еще усики, нафабренные так, что кончики их торчали острые, как иголки… Но, конечно, особенно великолепны были прославленные синие ментики, накинутые на одно плечо, неотразимые для женщин и чрезвычайно неудобные для их обладателей.

– Так это же йоркские гусары! – воскликнул Симон Берден, оживая, словно тлеющий уголек под дуновением ветерка. – Все как есть чужеземцы, и все призывались, когда я уже отслужил. Однако, говорят, это самые славные ребята во всей королевской армии.

– А вон еще… это какие-то другие, – сказала миссис Гарленд.

Новые колонны войск уже миновали дальний холм и теперь подходили ближе. Новоприбывшие отличались сложением от предыдущих: были легче, стройнее, в касках с белыми перьями.

– Не знаю, право, какие мне больше нравятся, – сказала Энн. – Пожалуй, все же эти.

Симон, напряженно вглядывавшийся в последнюю колонну, заявил вдруг, что это… драгуны.

– Англичане – все до единого, – продолжал старик. – Года два-три назад они стояли в бедмутских казармах.

– Верно. Я тоже помню, – сказала миссис Гарленд.

– И у нас тут много парней записалось тогда в армию, – сказал Симон. – Помнится, был тут… О чем это я… Ну, вот опять вылетело… Впрочем, оно и не важно…

Драгуны так же, как и прочие, продефилировали на виду у наших наблюдателей, и их веселые плюмажи, лениво ниспадавшие при подъеме на взгорье, достигнув плато, все, как один, распластались в воздухе кончиками к северу, свидетельствуя о том, что на возвышенности дул свежий ветерок.

– Поглядите-ка туда, – сказала Энн.

Несколько батальонов пехоты в белых кашемировых штанах и обмотках взбиралось на холм с противоположной стороны. Вид у пехотинцев был усталый, как после большого перехода, черные башмаки и обмотки стали бурыми от пыли. А за пехотой показались уже и войсковые обозы с конвоирами и – позади всех – тележки маркитанток.

На берегу перед мельничной запрудой собралось теперь почти все население деревни: сбежалось из домов в тревоге и застряло здесь для собственного удовольствия; горящими от любопытства глазами все наблюдали за происходящим на плато. Ведь если для города мундиры, плюмажи, кони и всадники – просто развлечение, то для деревни – это уже нечто из ряда вон выходящее.

Всадники построились, спешились, быстро освободились от своего походного снаряжения, расседлали и стреножили коней и уже готовы были поставить палатки, лишь только их можно будет снять с обозов и доставить на место. И вот прозвучал сигнал, и полотнища палаток поднялись над землей, и каждому воину было уже где приклонить голову.